Цена счастья - Джорджет Хейер

Она была отходчивой, и к тому времени, когда она выяснила качества нанятых лошадей, гнев ее испарился, уступив место раскаянию. Правота слов Фанни дошла до Серены. Она снова увидела лицо майора, расстроенное и в то же время обиженное, вспомнила его давнюю преданность ей и непроизвольно воскликнула:

— Ох, какая же я дрянь!

— Этого я никогда не говорил и не буду, — откликнулся старый слуга, пораженный ее словами. — А вот что я скажу — и обратите внимание, его светлость тоже всегда это вам твердил, — управлять парой горячих лошадей в то время, когда вас охватил один из ваших приступов…

— Ты все еще ругаешь меня? — прервала она Фоббинга. — Ну, если этих одров ты считаешь горячими лошадьми, тогда они мне просто не нужны.

— Нет, миледи. Для вас не было бы большой разницы, будь они спокойными лошадьми или норовистыми скакунами, — отозвался слуга сурово.

— Ошибаешься, разница была бы, и очень большая, — вздохнула Серена. — А вот интересно, у кого теперь мои рысаки?

— К чему сейчас эти приступы ностальгии? — пробурчал старик. — Да если бы вы правили даже парой загнанных кляч, то все равно затмили бы на дороге любую леди, поверьте мне. Подумайте лучше о том, чтобы повернуть назад, если не хотите опоздать, — из этих лошадок, миледи, вы вряд ли выжмете шестнадцать миль в час.

— Да, надо возвращаться, — согласилась она. Фоббинг умолк, и Серена теперь могла предаться своим не очень приятным размышлениям. К тому времени, когда они вернулись в Лаура-Плейс, девушка довела себя до состояния сильнейшего раскаяния, которое требовало немедленного выражения. Даже не остановившись, чтобы снять шляпку или пальто для верховой езды, она бросилась в гостиную позади столовой, стащила перчатки и швырнула их через плечо дворецкому.

— Немедленно пришлите ко мне Томаса, я хочу отправить письмо в Ленсдаун-Кресент.

Она запечатывала пылкое и второпях написанное письмо с извинениями, когда кто-то постучал во входную дверь. Через какое-то время послышался голос майора Киркби, говорившего слуге:

— Не нужно объявлять о моем приходе.

Серена вскочила с места. Гектор вошел в комнату бледный и возбужденный, закрыл за собой дверь и сдавленным голосом, выдававшим обуревавшие его чувства, произнес ее имя.

— Гектор, а я как раз писала письмо тебе!

Он побледнел еще больше:

— Писала мне? Серена, умоляю, выслушай меня!

Девушка двинулась к нему, в раскаянии повторяя:

— Я вела себя отвратительно и гнусно. Пожалуйста, прости меня.

— Простить тебя? Я должен простить тебя? Серена, дорогая, это я пришел просить тебя о прощении. Я был настолько самонадеян, что обсуждал твои поступки.

— Нет-нет, это я обошлась с тобой просто чудовищно! Тебе не нужно просить у меня прощения. Если хочешь, чтобы я не ездила в своем фаэтоне в Бате, я не буду. Вот! Теперь я прощена?

Однако оказалось, что это его совсем не устраивало. Раскаяние Гектора, вызванное тем, что он посмел возражать своей богине, утихло, только когда она обещала ему поступать всегда так, как ей заблагорассудится. Серена попыталась шуткой вывести майора из состояния преувеличенного самоуничижения, но не смогла вызвать у него ответной улыбки. Размолвка закончилась тем, что Гектор начал страстно целовать руки Серены и обещал на следующий же день поехать с ней кататься в фаэтоне.

Помирившийся со своей богиней майор не удовлетворился тем, что снова возвел ее на установленный им же самим пьедестал, — восторженная натура Гектора желала быть убежденной в том, что она и не покидала этого пьедестала.

Для него было невыносимо расстаться со своими романтическими представлениями, и потому, как только гнев майора утих — а случилось это очень быстро, — он принялся доказывать самому себе, что не она, а он был виноват в случившемся. Женщина его мечты просто не могла ошибаться. То, что показалось ему упрямством, на самом деле было целеустремленностью; пренебрежение Серены к условностям проистекало от возвышенности ума; легкомыслие, поражавшее его раньше, было всего лишь светской маской, скрывавшей глубину мысли. Даже нетерпимость и злость, которую майор пару раз замечал в глазах Серены, можно было простить — ведь ни то ни другое не являлось ее недостатком. Первое просто было признаком нервного расстройства, вызванного смертью отца; второе спровоцировал он сам своим недопустимым вмешательством.

Конечно, не все различия между мечтой и реальностью могли найти объяснение. Характеру майора Киркби было присуще чувство ответственности; превосходный полковой офицер, отличный командир, он всегда заботился о своих солдатах и помогал младшим офицерам, искавшим у него совета, как преодолеть трудности, возникающие у молодых джентльменов сразу после окончания учебы. У него в крови было желание выслушать и защитить, и майор был просто обескуражен, обнаружив, что та, которую он жаждал оберегать, опекать и защищать, не проявила никакого желания опереться на него и излить ему все свои горести. Серена не только не искала чьей-либо опеки, но и была склонна навязывать свою волю окружающим. Как и Гектор, Серена привыкла командовать и, еще в раннем детстве оставшись без матери, приобрела огромную независимость.

Эта независимость в сочетании с глубоко укоренившейся в Серене сдержанностью делала для нее неприемлемой саму мысль о возможности излить свои печали другому человеку. А чтобы скрыть свои чувства, она вела себя крайне легкомысленно; любая попытка проявления к ней сочувствия заставляла девушку сжиматься и укрываться за щитом добродушной насмешки. Она даже гордилась тем, что может самостоятельно позаботиться о себе и не нуждается в чьей-либо защите. И когда кто-то предлагал ей свои услуги, чаще всего в ответ он слышал: «Благодарю вас! Вы чрезвычайно добры ко мне, однако я предпочитаю заниматься такими делами сама».

Этого майор просто не знал. Фанни, понимавшая его беспокойство, попыталась объяснить Гектору, что такое Серена.

— У нее очень развитый ум, мистер Киркби, — мягко начала она. — Такой же развитый, как и ее тело, а оно действительно сильное. Меня всегда изумляло, что она никогда не устает от того, что делает, а я наоборот.

Но Серену ничто не может утомить! Таким же был и лорд Спенборо. После тяжелого дня охоты они оба не ощущали ничего, кроме сонливости и ужасного голода. А в Лондоне я часто поражалась, как это они умудряются не уставать после всех шумных вечеров и прогулок. — Фанни виновато улыбнулась. — Не знаю, в чем тут дело, но если я должна устроить званый завтрак и вдобавок вечером отправиться на бал, потом мне обязательно надо целый день отдыхать.

Похоже, ее слова не удивили Гектора.

— А с Сереной, значит, все по-другому?

— О да! Она никогда не отдыхает днем. Вот почему ее так раздражает эта вялая и скучная здешняя жизнь. В Лондоне она бы обязательно покаталась верхом в Гайд-парке перед завтраком. А потом, возможно, сделала бы какие-нибудь покупки. После этого, как правило, мы либо сами устраивали завтраки, либо отправлялись с ней на завтрак к одному из бесчисленных знакомых лорда Спенборо. Затем наносили визиты или ехали на скачки, на пикник, а то и еще куда-нибудь. А вечерами нас ждал ужин, поездка в театр и три-четыре бала напоследок.