Китаец. Незримая война - Евгений Колесов

— Я не поеду домой, не люблю сопли расставания. Готов получить вводные и приступить к заданию.

Мартов снова взглянул на Минина, тот кивнул.

— Хорошо, — сказал уже совершенно спокойно Мартов, — больше радости будет по возвращении.

Генерал знал, о чем говорил. Минин разложил на столе кучу бумаг, после встал над ними и, вглядываясь, словно генералиссимус, в каждую, еще раз все перепроверил. Затем достал пачку паспортов.

— Я готов, товарищ генерал, — встал смирно Минин.

Генерал тоже поднялся. Я понял, что сидеть в данный момент на этом «банкете» моветон, ибо готовилось что-то торжественно-опасное.

— Товарищи офицеры, — Мартов стоял по струнке, напоминая, как мне показалось, Цезаря перед Рубиконом, — объявляю начало операции, кодовое название «Коронавирус». Полковник, начинайте.

Минин взял один из листов — это было расписание и точки перемещения, то, что мы до этого уже обсуждали, и то, что требовало согласования с резидентурой. Судя по названию плана, над ним работала очень сильная аналитическая группа, глубина и зашифрованность удивляли своей продуманностью. Если сам план, ход его реализации продуман так же, как название, можно считать, что я вытащил не ту карту. Как говорил один мой друг, ныне покойный: кто с топором, тот и с мясом. Интересно, с чем буду я? Минин пошагово рассказывал весь план: куда, с кем, где, во сколько, подробнее всего он остановился на «черном ящике», как называли отсек для нелегальной перевозки людей и, возможно, каких-то грузов через границу. Его не было видно на рентгенах, его не находили металлоискатели, его можно было найти лишь вручную, зная, правда, точное место его нахождения. Он был вделан «в кабину крупнотоннажного грузовика бескапотной компоновки с четырехосным строением шасси и полной массой восемьдесят тонн». Это озвучил Минин, что это значило на деле, я пока не знал. С водителем мы должны будем встретиться на точке закладки меня в «черный ящик», в Полтавке, на улице Луговой. Дальше предстояло ехать на Дуннин и Муданьцзян.

— Вы же говорили, в Покровке закладываемся, а сейчас в Полтавке. Это разные места, разве нет? — на всякий случай уточнил я.

— Да, разумеется, сейчас весь маршрут сверен, так что не волнуйся.

— А почему тогда раньше приступаем? — поинтересовался я.

Минин молча посмотрел на меня, потом налил чаю, проявив вежливость, сначала предложил мне. Я отказался. Положив пару кусочков сахара в чашку, он взял ее в руки и, медленно помешивая сахар, снизошел.

— На переезде пропускают два с половиной десятка фур за смену. Вам, чтобы попасть к половине девятого вечера к «калитке», нужно будет встать в очередь с утра. Колонна в это время формируется. Времени как раз хватит. Наши люди сказали, что по такому сценарию сможем прийти в нужное время.

— То есть весь день, четырнадцать часов, я буду лежать в этом ящике?

— Тринадцать, — вставил генерал, демонстрируя недюжинную точность.

— Еще час в нем валяться от Полтавки до границы, — я посмотрел на генерала, он перевел взгляд на Минина.

— Примерно, — кивнул Минин.

— Одежду, я сказал, чтобы не стирали, а как есть замотали в мешок, там, на месте, разберешься. — Минин имел в виду ту одежду, о которой я написал ему в записке, когда в переговорной был псих-профессор.

Я написал, чтобы они забрали у него всю эту одежку, так как лучше камуфляжа было не сыскать. И пусть все барахло было прилично больших размеров, так было даже лучше. Подпоясавшись ремнем, можно было сойти за придурка еще нагляднее.

— Это правильно, от такого ужаса стиральная машинка сломается, — рассмеялся я.

— Ой! Чувствую, старый я стал для таких дел, — вдруг дал слабину Минин. — Это дело закончим, и на покой, — заявил он.

— Конфуций о жизни говорил: «Когда мне было тридцать, я начал свою жизнь; в сорок я был самонадеянным; в пятьдесят осознал свое место в общем порядке вещей; в шестьдесят научился не спорить; а сейчас мне семьдесят, и я в состоянии свободно идти по жизни, не разрушая ее основ!» Так что, — обратился я к Сергею Анатольевичу, — рано вам на покой.

Минин рассказал о некоторых вещах, что должны были мне помочь в поездке: солнцезащитные очки с ослепляющими камеры диодами, обеспечивающие камуфляж лица для видеокамер в виде сплошного светового пятна на уровне головы, идентифицировать лицо по которому невозможно. В них же видеокамера. Антитепловую рубашку, штаны, перчатки и кепку для невозможности отображения теплового поля тела. Ботинки на высокой подошве с секретными отсеками в ней. Зажигалку с высокочувствительным микрофоном — предполагалось, что на нее я должен буду записать наш разговор с Синь Фэньгуаном в случае, если не получится это сделать на видеокамеру, встроенную в солнцезащитные очки.

Все эти «игрушки» я должен был получить уже в Китае от человека, которому предстояло меня встретить. Я должен был пересекать границу «налегке»: в профессорской одежде сумасшедшего, имея при себе лишь потрепанный российский паспорт на имя Севастьянова Ивана Борисовича, 1983 года рождения. Под этим именем я должен буду представиться встречающему меня в условленном месте в Муданьцзяне Марку Аксаковичу. С фотографии, которую мне показали, на меня смотрел молодой человек лет тридцати.

Минин назвал мне пароль и отзыв, а также кодовые цифры обозначения моего статуса в любом дипучреждении Российской Федерации на территории Китая. После озвучивания этого кода меня следовало сразу же передать нашим «пиджакам». Мы еще раз обсудили все нюансы, согласовали места встреч. Минин отвел меня на пару этажей вверх, в душевую, дал ключ от шкафчика номер шестнадцать. В нем я нашел темно-синий с черными вставками костюм рабочего, комплект нижнего белья и комплект нательного. Отдельно на верхней полке лежала черная балаклава без каких-либо прорезей. На месте глаз была вставлена ткань в мелкую сетку черного цвета, как и сама балаклава, что позволяло скрывать лицо полностью. На месте рта прорези не было вообще, очевидно, что главным предназначением маски было максимально скрыть лицо. Она даже не просвечивалась. Минин предупредил на установке, что до самой Полтавки меня будут сопровождать двое военных. Из Чкаловского до Центральной Угловой, аэродрома Артема и далее до Полтавки меня повезут в наручниках, под видом преступника, не понимающего по-русски. Снимать их и балаклаву запрещено до прибытия в Полтавку. Там можно будет снять наручники, встречающий передаст сумку с нарядом психа для перехода границы. Балаклаву можно снять, только находясь в тайнике, но при выходе из него предписывалось быть в маске. Смысл всего заключался в том, чтобы никто не видел моей физиономии. Разговаривать с сопровождающими меня до Полтавки запрещалось. По легенде, мне повторили это два раза, я не понимаю русский язык.

Я принял душ, переоделся, форму оставил в шкафу. Взяв в руки балаклаву, вышел из душевой.

Минин ждал снаружи. Когда вошли в лифт, полковник велел надеть балаклаву. Мы дошли до камеры хранения сотовых телефонов, взяв свой, я позвонил домой и, объяснив внезапный отъезд особым пропускным режимом, связанным с пандемией коронавирусной инфекции, попрощался с женой и детьми. И предупредил, что до возвращения буду недоступен. Выключил телефон и вернул в камеру хранения. Вместо него Минин выдал мне чистый, обычный смартфон с разными закачанными приложениями, сотней книг и несколькими десятками фильмов и зарядку к нему. Я убрал все это во внутренний правый карман куртки, туда же, где лежал паспорт. Снова нырнув в лифт, мы поползли вниз, Минин достал наручники и застегнул их на вытянутых мною перед собой запястьях, сделав это аккуратно, дав запястьям максимум свободы. Вышли на небольшую подземную стоянку, машины на которой отсутствовали. Здесь нас ждал генерал Мартов.