Моя жена – Анна Павлова - Виктор Дандре

Особая любовь у Анны Павловны была всегда к скульптуре. Бывая в Париже, она каждый раз посещала музей Огюста Родена и все выставки. Постоянное изучение движений человеческого тела и его линий выработало у нее хорошее понимание скульптуры и критическую чуткость к ее созданиям. Первым скульптором, с которым ей пришлось познакомиться много лет тому назад в Петербурге, был Борис Клюзель. Ему очень удавались статуэтки артистов Императорского балета в разных танцах. Сделал он статуэтки также и с Анны Павловны, и вылепил ее ногу, потом отлитую в бронзе. Я отдал ее Лондонскому музею.

Затем приезжавший в Лондон русский художник Серафим Судьбинин лепил Анну Павловну в «Лебеде» и тоже сделал с нее несколько небольших, очень удачных статуэток. Вылепил две статуэтки с Анны Павловны и князь Павел Трубецкой. Сделал с Анны Павловны статуэтку в «Лебеде» еще итальянский художник, маркиз Де Росалес, а в Америке Анне Павловне пришлось познакомиться с очень известной американской скульпторшей Мальвиной Гофман, которая стала ее близким и преданным другом. Мальвина Гофман вылепила с Анны Павловны чудесную статуэтку в «Гавоте». После этого она сделала уже большую бронзовую группу: Анна Павловна со своим кавалером в «Вакханалии». Эта группа выставлена в саду Люксембургского музея. Наконец, последняя большая работа, посвященная Анне Павловне, была сделана Мальвиной Гофман в виде барельефа, в натуральную величину, представляющего Анну Павловну с кавалером в «Вакханалии». Барельеф этот заключает в себе пятьдесят восемь разных групп и является воистину замечательным произведением искусства. Он будет, вероятно, приобретен одним из американских музеев, где украсит громадный вестибюль. Несколько статуэток Анны Павловны в разных танцах удались скульптору Де Буалону.

Анна Павловна в своей жизни не брала ни одного урока ни у художников, ни у скульпторов, но обладала совершенно исключительными способностями к рисованию и, в особенности, к лепке. Как только Анна Павловна бывала свободна, она принималась за карандаш и краски. Обыкновенно это случалось в Сальцо-Мадьжоре в Италии, куда она ежегодно ездила лечиться. Рано уходя гулять, я приносил с собой букеты полевых цветов, которые Анна Павловна больше всего любила рисовать. Делала она это всегда с большим увлечением: ее с трудом можно было оторвать от этого занятия для завтрака или обеда. Она сердилась, что ей мешают, уверяла, что нельзя прерывать работу: если не закончить ее в тот же день, завтра часть цветов уже осыплется, а бутоны распустятся. Трудным делом было преодоление незнакомых ей законов перспективы, нелегко было добиваться эффекта теней. В таких случаях ее огорчение бывало детски трогательно. Она мне говорила:

– Ты не понимаешь, как это трудно. Я чувствую – но не знаю, как это сделать.

И все-таки она более или менее добивалась своего, и сохранившиеся произведения ее кисти, наивные и примитивные, полны истинно художественного чувства. Ее природный талант к лепке был гораздо сильнее. Она исключительно интересовалась телом в движении и как модель брала чаще всего себя. Хотя и здесь отсутствие техники сильно мешало, но Анна Павловна так знала тело, так чувствовала его, и позы, и движения танцев, что очень быстро и удачно вылепляла статуэтки, запечатлевая в них очень верно свой образ.

В Германии Анне Павловне пришлось познакомиться со знаменитым германским скульптором профессором Ледерером, автором грандиозного памятника Бисмарку в Гамбурге. Ледерер был давним поклонником Анны Павловны. Он считал, что в своем искусстве она дает образы, идеальные для скульптуры. Увидев статуэтки Анны Павловны, Ледерер пришел в восторг и предложил ей приходить работать в его студию. Было очень забавно видеть профессора и Анну Павловну, работавших вместе. У Ледерера была огромная казенная студия, так как он лепил грандиозные вещи, и тогда он тоже работал над какой-то гигантской группой, стоя на высоких подмостках, а внизу, за маленьким столиком, на котором заботливой рукой профессора были поставлены цветы, Анна Павловна лепила свои фигурки. Она часто просила профессора помочь ей или показать, как поправить ту или другую деталь, но он всегда решительно отказывался, уверяя, что ее статуэтки тем именно и хороши, что сделаны одним лишь инстинктивным чутьем, и их нельзя поправлять – от этого они только потеряют свою прелесть.

По его настоянию Анна Павловна согласилась воспроизвести свои статуэтки в фарфоре. Для этого нужно было ехать в Тюрингию, на фабрику одного из старинных германских заводов. Атмосфера, в которую мы попали, очень понравилась Анне Павловне. Маленький город, окруженный чудными лесами, с великолепным замком на утесе, нависшем над рекой, как нельзя больше подходили к артистической работе. Но больше всего понравилась Анне Павловне сама фабрика, совершенно не похожая на то, что мы представляем себе под этим словом.

Анна Павлова в роли умирающего лебедя. Фарфор, роспись. Германия, фабрика Розенталя. 1929–1930 гг.

Построенная триста лет тому назад, она ни в чем не изменилась. Располагали к себе самые здания, расположенные между садами, и хорошие светлые помещения, и удивительно милые молодые художники. Нужно было договориться о разных деталях, необходимых для обжига, и Анне Павловне дали одного из талантливых художников, чтобы помочь ей разобраться в этих вопросах. Анна Павловна, любуясь прелестной фигурой, сделанной этим художником, вдруг заметила, что у него только одна рука, и на наш вопрос он рассказал нам, как, только что окончив свою художественную школу, получив на этой фабрике место, он должен был идти на войну, где и потерял правую руку. По окончании войны он вернулся на фабрику и путем огромных усилий воли и практики достиг того, что стал лепить одной левой рукой.

Мы приезжали на фабрику утром, Анна Павловна с увлечением работала, завтракала с художниками и снова работала до вечера. Как всегда, будучи очень строгой к себе, Анна Павловна и здесь осталась недовольной своими статуэтками и запретила их выставлять и продавать. Но через год, когда все видевшие их единогласно признали, что Анна Павловна не права и статуэтки прелестны, она согласилась, чтобы фабрика выпустила их в продажу. Я думаю, что эти статуэтки лучше всего дают представление об Анне Павловне, не в смысле полного сходства – этого она не могла достигнуть, – но ее узнаешь сразу по фигуре, по легкости и элегантности движений.

В этой книге я не хочу заниматься полемикой. Но я считаю необходимым непременно восстановить истину относительно тех фактов, которые известны немногим: правильное освещение их важно для будущих исследователей балета, для историков театра нашей эпохи.

Не раз за последнее время мне приходилось слышать и читать, что Анну Павлову привез в Европу Дягилев, что это он, чуть ли не первый, открыл ее и ему она обязана началом своей карьеры.

Все это совершенно неверно.

Анна Павловна танцевала в Швеции, Дании и Германии за год до дягилевского «Сезона» в Париже, и решение Дягилева прибавить к своему оперному сезону 1909 года и балет созрело уже после успеха первого турне Анны Павловны по Европе и вследствие ее настойчивых убеждений.