Ошибка Либермана - Стюарт Каминский

— Теперь мы можем идти домой? — спросила Ида, вставая. — Я могу пропустить «Субботний вечер в прямом эфире». Кто-нибудь должен отвезти меня или взять мне такси.

— Можно отправляться по домам, — сказал Либерман. — Ирвинг живет рядом с вами. Он может вас подвезти.

Хамел хотел было бросить предупреждающий взгляд на Либермана, но отказался от этой мысли, прежде чем кто-нибудь заметил. Его намерение не укрылось только от детектива.

— Я с удовольствием подвезу миссис Кацман, — сказал Хамел.

— Думаю, мы славно потрудились, — заметил Сид Леван, вынул из кармана сигару и сунул в рот. Он полагал, что вправе это сделать, поскольку не поднес к сигаре спичку.

— Да, мы все хорошо поработали, — согласился рабби Васс.

Все ушли, кроме раввина и полицейского.

— Рабби Васс, — сказал Либерман, — я всегда узнаю заговор. Вы когда-нибудь видели «Жало»?[36]

— Миссис Кацман пригласили присоединиться к комитету, поскольку я знал, что она хочет помочь нам, — ответил раввин.

— Я думал, она уже обещала полтораста тысяч на строительство нового здания, — заметил Эйб, вставая и массируя колени. — Где будет ее табличка?

— На кухне, — сказал раввин. — Муж и сын Иды Кацман умерли. Внуков у нее нет. Община — ее семья. Бог видит ее дела, и мы возблагодарим Его и восславим Его, и Он благословит ее, если наша община будет покорна воле Его.

— Вы меня убедили, рабби Васс, — сказал Либерман.

— Я надеюсь, — сказал раввин.

Когда Либерман вернулся домой, Барри находился в гостиной, в темноте. Он сидел на раскладушке, скрестив ноги, положив на колени подушку, а на подушку — электронную игру, и одновременно смотрел телевизор.

— Где Мелисса? — спросил Либерман.

— Спит в маминой постели, — ответил Барри.

Либерман бросил внуку мятную жевательную резинку в обертке и сказал:

— Я украл ее в синагоге. Когда закончишь, почисти зубы.

— Ага, — отозвался Барри, не поднимая глаз. — Ты не украл ее.

— Хорошо, мне вручили ее в награду за то, что я собрал пятьдесят тысяч долларов. Что ты смотришь?

— «Субботний вечер в прямом эфире».

— Вот и Ида Кацман смотрит эту передачу, — сообщил внуку Либерман. — Я иду спать. Утром увидимся. Спокойной ночи.

— Вот черт! — воскликнул Барри, ударив кулаком по подушке и глядя на светящийся экранчик игрушки. — Я почти дошел до конца… Извини, деда. Мы идем на «Кабс» в понедельник?

— Идем, — ответил Либерман.

— Спокойной ночи, — сказал Барри, не поднимая глаз.

— Спокойной ночи, — сказал Либерман.

На кухне горел свет. Либерман мысленно помолился. Бог — его должник. Эйб не оскорбил Ирвинга Хамела. Он не стал угрожать Сиду Левану. Он участвовал в игре, целью которой было направить миссис Кацман на путь финансовой добродетели. Бог мог бы, по меньшей мере, позволить ему добраться до спальни, до раковины, до пижамы и до постели без нового испытания.

Либерман прошел мимо кухни. Там никого не было. Это не вызывало сомнений. И он не слышал голосов. Эйб был в полутора метрах от закрытой двери в их с Бесс спальню, когда открылась дверь в комнату Лайзы.

— Папа, — прошептала она, — это ты?

— Это я, — отозвался Либерман.

— Папа, он позвонил. Тодд позвонил. Мы можем поговорить несколько минут? Я знаю, ты устал.

Она вышла в халате с поясом от какого-то старого халата Либермана. Даже в мерцающем свете от телевизора из гостиной он увидел, что лицо дочери чисто вымыто.

— Лучше бы утром, — сказал Либерман.

— Утром может быть слишком поздно, — сказала Лайза.

— Где мама? — спросил Либерман.

— Ждет нас в вашей спальне.

— Хочешь кофе или чаю?

— Чаю.

— Я тоже выпью чаю, — раздался голос Бесс из-за двери в спальню.

Либерман пошел на кухню.

Хэнраган подождал со звонком ровно до семи. Либерман снял трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью, не дожидаясь второго звонка. Бесс застонала, натянула на себя простыню и отвернулась от Эйба.

— Да? — проговорил Либерман.

— Ребе, у меня есть ниточка. Мать и брат Эстральды живут в мексиканском квартале близ Огдена. Скорее всего, их фамилия Вегас. Ты понял, что это нам дает?

— Тебе следовало быть в церкви, Уильям, — прошептал Либерман. — Давать причастие, есть печенье, пить вино. Это же воскресное утро. Я молюсь в пятницу вечером и в субботу утром. Ты молишься по воскресеньям. Легко запомнить.

— Причастие принимают, — объяснил Хэнраган. — Прихожане его не дают. Причащают священники.

— Я его не принимаю и не даю, — сказал Либерман. — Я пытаюсь проснуться. Позвоню Гутьересу из Отдела по борьбе с организованной преступностью. Правда, воскресным утром он наверняка в церкви. Что еще ты добыл?

Хэнраган поделился всем, что узнал от соседей Эстральды Вальдес, рассказал о Хьюзе, Гвен Дайсан и Никки Моралес.

— Эстральда набирала новеньких, Ребе, — заметил Хэнраган. — Может быть, не так уж активно и всерьез, но она этим занималась.

— Отец Мэрфи, — сказал Либерман, почесав затылок, — мы не пытаемся ее канонизировать. Мы просто выясняем, кто восемь раз воткнул в нее нож.

— Ты прав, — согласился Хэнраган без особой уверенности.

— Тебе удалось поспать?

— Немного. — После очень долгой и многозначительной паузы Хэнраган продолжил: — Я не пил с тех пор, как это произошло.

— Поспи еще, Уильям, — посоветовал Либерман, вздохнув. — Я собираюсь позвонить Гутьересу и принять душ.

Когда Либерман повесил трубку, Бесс что-то пробормотала.

— Что? — спросил он.

— Дети встали, — повторила она. — Я слышу их. Посмотри, все ли у них в порядке.

— Они большие дети, — заметил Либерман, — и в соседней комнате спит их мать.

— Они в нашем доме, — сказала Бесс, не поворачиваясь.

Либерман встал с постели. На нем была одна из его любимых футболок, очень просторная, синяя, с изображением Эванстонского маяка на груди. На хрупком теле Либермана она казалась ночной рубашкой. Он нашел в шкафу халат и вышел из спальни, закрыв за собой дверь.

Дети сидели на незастеленной постели, смотрели телевизор и ели бублики со сливочным сыром и тонкими ломтиками копченой лососины.

— С луком еще вкуснее, — посоветовал Либерман.

— Не люблю лук, — сказала Мелисса.