История елочной игрушки, или как наряжали советскую елку - Алла Сальникова

согласно фиксированному шаблону425, правда адаптированных к детскому восприятию. При всем своем кажущемся разнообразии советская елочная игрушка если и не была полностью моностилистичной по форме, то уж точно достаточно монологичной по своему идейному содержанию. Идейно-символический смысл новой елочной игрушки мог быть выражен и явно, и тайно (скажем, красная звезда на верхушке, с одной стороны, и, казалось бы, совершенно «аполитичные» овощи и фрукты, которые на самом деле олицетворяли советское изобилие, с другой). Но явное – с учетом специфики детского восприятия и понимания – было, безусловно, предпочтительнее.

Призывая к разнообразию игрушечного ассортимента, власти одновременно требовали его унификации в соответствии с четко заложенными политическими установками. Так, в вышедшем в 1936 году пособии Наркомпроса «Елка» четко было прописано не только то, как проводить детский новогодний праздник, но и то, как должно выглядеть образцовое советское елочное дерево. Его следовало наряжать в строгом соответствии с «классово выдержанной» тематикой – предлагалось активное использование в качестве елочных украшений таких «современных» и «своевременных» образов, как стратостат, парашют, дирижабль, фабрика, военное судно, метро и др., и полный отказ от образов «религиозных» (ангелы, изображение Рождества Христова и пр.). Наряду с игрушками «классово выдержанными» допускалось и разрешалось присутствие на елке «старых» украшений (блестки, золотые звезды, звери, птицы), которые теперь уже не считались «старыми» – на новой елке они обретали новое звучание426. Однако подобное совмещение нередко приводило к конфликтам между педагогами и воспитателями, вкладывавшими в каждый из елочных символов свою собственную интерпретацию. Посетив накануне нового, 1936 года один из детских садов, представители Наркомпроса и Наркомздрава были страшно возмущены, увидев на елке самодельные цепи, склеенные из цветной бумаги. Они потребовали немедленно снять их со словами: «Как на советской елке, первой веселой социалистической елке, может присутствовать эмблема рабства?»427 В свою очередь, советский педагог Е. Быковская практически в то же самое время в очередных методических рекомендациях по украшению елки усиленно настаивала на использовании в качестве украшения именно самодельных цепей, поскольку они способствовали выработке совместных навыков социалистического коллективного труда428.

Интересно заметить также, что язык социального конфликта, столь характерный для советской визуальной пропаганды 1930–1950-х годов, был выражен на елке очень слабо. Карикатурные, «травмирующие» образы «чужих» не должны были портить облика великолепной советской елки: ведь они были действительно чужими на этом празднике жизни.

Ряд совещаний практических работников, прошедших в 1936 году в Наркомпросе, позволил обобщить опыт более чем 200 воспитателей московских детских садов по проведению новогодней елки. На его основе были разработаны рекомендации по методике «взаимоотношений» детей с елочной игрушкой (можно ли детям самим украшать елку; хорошо ли, когда дети сами делают елочные игрушки; как украшать елку; могут ли дети разбирать елку и т. д.), которые также носили унифицирующий характер429. «Нужно избегать ошибок», – утверждали советские педагоги430.

Изображения «идеальной» советской елки присутствовали и в советском агитационном искусстве, в частности, на политических плакатах того времени. Так, например, на плакате Г. Шубиной «На елке красивые звезды горят…» (1936) были изображены «счастливые советские ребята» разных национальностей на фоне богато украшенной и ярко освещенной новогодней елки. Плакат, по всей видимости, отражал новогодние реалии того времени: игрушки «старого образца» (конфеты, мандарины, звездочки, птички, рыбки, бусы, нерасписанные шары) соседствовали на елке с такими «новыми» игрушками», как пятиконечные красные звезды, самолеты разных образцов, парашюты с крохотными парашютистами, стратостаты, танки и пушки. Венчала елку огромная красная звезда. Плакат сопровождался следующим текстом: «На елке красивые звезды горят (хотя то, что действительно «горело» на этой елке, больше было похоже на электрическую гирлянду, имитирующую свечи. – А. С.), / Веселых подарков не счесть. / У наших счастливых советских ребят / Хорошая родина есть! / Мы пляшем, поем и смеемся сейчас, / Нам радостно жить на земле, / И все потому, что о каждом из нас / Заботится Сталин в Кремле!»431

Слева направо:

Елка «пляшет, словно комсомолка». Поздравительная открытка.

Г. Шубина. На елке красивые звезды горят… Плакат. 1936. Из альбома: Дети – наше будущее. М., 2007

Между тем основная масса граждан, приобретая елочные игрушки для своих детей, мало задумывалась над уровнем их «советскости», а руководствовалась в первую очередь степенью красоты и привлекательности елочного украшения. Поэтому «социально близкая» елочная игрушка должна была быть эстетична, должна была отражать и воплощать как властные ценности, так и потребительские ожидания. Будучи связанной скорее с эмоциональным отношением к миру, нежели с отношением познавательным432, по своим таксономическим признакам она непременно должна была воздействовать на органы чувств маленького человека433. Советская педагогика, нацеленная на формирование «гармонично развитой личности», всегда подчеркивала особую значимость эмоционального фактора в процессе воспитания детей через искусство434, и елочная игрушка оказывалась тут как нельзя кстати. В массовом сознании, в массовых представлениях и оценках образ елки обычно ассоциировался с понятием «красивая» («Хотел бы я видеть человека, который бы сказал, что елка некрасива!» – восклицал булгаковский герой435), вне зависимости от того, что она собой в действительности представляла, ибо «принизить» и «обидеть» елку было все равно что лишить себя важной части, практически – сути и символа праздника.

Из коллекции Л. Блатт. 1. Девочка с муфточкой; папье-маше, роспись, слюда; 1940–1950-е гг., Ленинград. 2. Знайка; вата, картон, ткань, слюда; 1953. 3. Иван и Жар-птица; папье-маше, ручная роспись, ткань, слюда; 1950-е гг. 4. Поросенок из сказки «Кошкин дом»; папье-маше, роспись, слюда; 1950–1960-е гг. 5. Емеля и щука; папье-маше, ручная роспись, слюда; 1950-е гг. 6. Казачок; папье-маше, роспись, ткань, слюда; 1950-е гг.

В методических указаниях по украшению елки было четко оговорено, что случаи «антихудожественного» украшения елки, когда на самое видное место вешались «коробки с настольными играми (на веревке), серые резиновые игрушки, голые целлулоидные куклы, кольца для салфеток»436, должны быть прекращены. На елку не следовало помещать плохо склеенные, грубо вырезанные игрушки – «все должно было быть красиво», поскольку нужно было «обеспечить советским малышам нарядную, красивую елку», «новогодняя елка должна была веселить, радовать, увлекать своей сказочностью и красотой»437. Одной из главных положительных характеристик произведенной елочно-игрушечной продукции считался ее «привлекательный вид»438.

Однако желаемое и действительное совпадали далеко не всегда. Дореволюционные ангелочки, феи и ангелоподобные хромолитографированные снежинки были красивы своей особой, «застывшей», кукольной красотой. Лица советских елочных фигурок часто выписывались грубо, схематично (иногда лишь тремя точками – губы, глаза), были размыты, ассиметричны