Любовь колдуна - Галия Злачевская

Грязное ее проймет. Точно.

«Сука, куда бежишь, пошли ко мне, поваляемся…» – И все в таком же роде, самое мерзкое, самое сальное, самое оскорбительное!

Он думал и представлял эту чистенькую девочку распростертой прямо здесь, на тротуаре, и он делал с ней, что хотел, крича от возбуждения и наслаждения…

Девушка прошла мимо, даже не покосившись на Ромашова, и ее нежное белое личико осталось не обагренным краской жгучего стыда, а взгляд – таким же отрешенным и мечтательным.

Она ничего не услышала! Он не смог! Ничего не получилось!

Ромашов чувствовал стыд и отвращение к себе, как будто и в самом деле был с ней в постели, но позорно оскандалился.

Что это значит? Почему получилось там и не получается здесь?!

Худо было ему на душе, так худо, но когда вспомнилось, что Марианну убили, а он не знает, куда кинуться в поисках пропавших детей Грозы, да еще сегодня надо непременно явиться на службу, стало просто невыносимо.

Москва, 1918 год

В голову били чем-то тяжелым. Гроза вздрогнул от боли, попытался открыть глаза, но не смог. Постепенно понял, что бьют не молотом, а голосом. Голос был басистый, тяжелый, веский:

– Скоро этот режим падет! Предрекаю не я один! Ульянов – ничтожество. Просто встал во главе этой шайки.

– Не согласен, что Ульянов-Ленин – ничтожество, – произнес кто-то более мягким голосом. – Следует признать, что и он, и Троцкий – люди недюжинные. Идут к своей цели напролом, не пренебрегая никакими средствами. Если это и нахалы, то не рядовые, своего рода гении политического нахальства.

– Нахалы? Воля ваша, слишком уж вы осторожны в выражениях, Николай Александрович! – загремел уже не так размеренно бас. – Атаманы разбойников и убийц! А ваш к ним пиетет вызван, конечно, влиянием вашего свояка, этого товарища Артемьева? Кажется, он достиг в своей должности степеней известных?

– Мы с Артемьевым не видаемся, – неприязненно ответил тот, кого назвали Николаем Александровичем. – Он и с самого нашего знакомства был мне совершенно чужд: уже и тогда он пытался, так сказать, contra aquam remigare[33] и агитировал против государя. А теперь он мне еще пуще враг! Он жесток, у него cor plumbeum![34] Если мы сойдемся друг против друга, мне не ждать пощады.

– Однако в вашем доме находила приют его дочь, эта кокотка-большевичка, как ее… Марианна, кажется?

Марианна?!

Гроза подскочил, открыл глаза.

И на миг даже о Марианне забыл, обнаружив себя в незнакомой комнатушке – низенькой, тесной, со скошенным потолком, с окошком, задернутым белыми шторками. Освещалась комнатушка лишь лампадкой под иконой, однако Гроза смог разглядеть небольшой стол с придвинутым к нему стулом. Над столом висела полка, уставленная книгами. В углу теснился узенький комод; над ним мерцало зеркало. Кровать, на которой полусидел Гроза, довершала обстановку.

Дверь была приоткрыта – оттуда и доносились громкие мужские голоса, перебивавшие друг друга.

Что-то тяжелое вдруг вскочило на кровать – Гроза чуть не завопил со страху. Оказалось, здоровенный черный кот! Плюхнулся в ногах, сверкнул зелеными глазами, зажмурился и замурлыкал, засыпая.

– Да что ж такое? – прошептал ошеломленный Гроза. – Где это я? Как я здесь оказался?!

Он напряг память. Сухаревка, мартовский день, Вальтер нашел отца, страх одиночества… Черное пальто какого-то высокого мужчины, с которым столкнулся Гроза… Письмо на снегу, фамилия «Трапезников» и адрес… Еще Гроза помнил, как повернулся и побрел по адресу, – а все остальное словно бы замело той мартовской вьюгой, которая пронизывала его насквозь.

Гроза решил встать, откинул одеяло и обнаружил, что на него надета длинная рубаха с завязками у горла и кальсоны. Все было ему велико, но рукава рубахи аккуратно подвернуты, как и штанины. И на ноги оказались напялены толстые, мягкие, вязанные из козьей шерсти, умопомрачительно теплые носки.

– Да куда ж я попал?! – воскликнул Гроза, но вдруг услышал, как за дверью поскрипывают половицы.

Кто-то шел к нему!

Гроза опрокинулся обратно на постель, потащил на себя одеяло, чтобы укрыться с головой и потихоньку подглядывать за человеком, который сюда войдет. Однако спрятаться под одеяло не удавалось: кот намертво придавил его край и уступать не собирался.

Как раз перед тем, как дверь открылась, Гроза плюхнулся на подушку, зажмурился, замер. Кот выбрал именно этот момент, чтобы подскочить с возмущенным мявом и удрать из комнаты.

– Тимофей! – раздался веселый громкий шепот. – Ты меня чуть с ног не сбил!

Гроза приоткрыл один глаз.

В дверях стояла девочка, держала свечу, аккуратно прикрывая пламя ладонью.

Гроза видел только маленький круглый подбородок и кружевной воротничок ее блузы или платья, остальное терялось в тени.

Девочка вошла, плотно закрыла дверь. Голоса мужчин словно отдалились, теперь они были едва слышны. Девочка осторожно наклонила свечу к Грозе и вскрикнула: воск капнул на его рубаху. Больно не было, но Гроза от неожиданности так и дернулся.

– Ага! – сказала девочка весело. – Я так и знала, что ты наконец-то проснулся.

Притворяться было глупо. Гроза открыл глаза.

– Слава богу, – улыбнулась девочка. – Три дня без памяти, да еще жар у тебя был – это ужас как нас напугало! Боялись, тиф. А ты, наверное, сильно замерз? Но я сразу на улицу выскочила, когда ты меня позвал! А ты лежал без памяти на нашем крыльце. Я тебя сразу вспомнила! Но как ты меня нашел?

Гроза слушал, как она тараторит, тупо смотрел на нее и моргал.

– Ты что, ничего не помнишь? – обеспокоенно взглянула на него девочка. – А меня помнишь?

Она подняла свечу повыше, и огонек отразился в больших зеленых глазах. Гроза увидел аккуратно заплетенные длинные русые косы, родинку возле улыбающихся губ…

Его даже в дрожь бросило от изумления!

– Это ты? Ты… тебя зовут Лиза Трапезникова?

– Ну да, конечно, – кивнула она, ставя свечку на комод и садясь на край кровати. – А тебя зовут Гроза. Странное имя, да? А кстати, почему тебя так зовут?

Теперь он мог разглядеть, что Лиза одета в просторную белую блузу и юбку в складочку. На блузу была наброшена меховая душегрейка без рукавов, на ногах какие-то мягкие чуни, которые делали ее шаги бесшумными. И если бы не заскрипели предательски половицы, Гроза не услышал бы, как она подкралась.

Он разглядывал Лизу – и воспоминания постепенно возвращались к нему.

Да, он в тот день добрался-таки до Солянки. Метельные вихри взвивались вокруг… Он разглядел на стене, покореженной пулями октябрьских боев, старорежимную жестяную табличку с надписью: «Домъ МКО, строенье 2».