Дама с жвачкой - Наталья Александрова

Надежда почувствовала, что сейчас именно такой момент, когда нужно на что-то решиться.

— А мы с Олегом Николаевичем уже вроде бы все обсудили, я как раз собиралась с ним попрощаться, да только дорогу к выходу забыла, а беспокоить его неудобно…

— Да? Ах, вот как? Действительно, неудобно. Он у нас человек очень занятой, особенно в последнее время. Только я, Олег Николаич, — карлик снова перевел взгляд на Глебова, — что-то я плохо понимаю, чем ты сейчас занят. А я этого не люблю. Я человек понятливый, и если чего не понимаю, значит, мне плохо объяснили. Ну, — он повернулся к Надежде и снова ее «сфотографировал», — пойдемте, дама, я вам выход покажу. Попрощайтесь с Глебовым.

Надежда сделала Глебову ручкой, чуть ли не присела в реверансе и выскочила вслед за страшным карликом в коридор. Карлик, несмотря на коротенькие ножки, двигался очень быстро, Надежда еле за ним поспевала. Проводив ее до проходной, карлик распорядился, чтобы ее пропустили, и напутствовал словами:

— Сердце берегите!

Надежда выскочила на улицу, как ошпаренная, не стала искать остановку городского транспорта, а решила по поводу таких жутких переживаний потратиться на такси. Уже подъезжая к дому, она со злостью вспомнила, что из-за этого подлеца Глебова так и не купила ничего на обед.

Однако муж пришел усталый и расстроенный, что-то там у него не получалось на работе, поэтому он поел без всякого аппетита грибного супа и гречневой каши — палочки-выручалочки всех хозяек еще с советских времен, когда до получки еще два дня, а деньги уже кончились; потом уткнулся в газету и молчал весь вечер, не мешая Надежде думать о своем.

Надежда не спала ночь, перебирая в памяти свой разговор с Глебовым, появление зловещего карлика, очевидно, высокого глебовского начальника, который, судя по всему, спас ей жизнь.

Однако успокаиваться рано, Глебов человек злопамятный, еще может устроить ей несчастный случай или какой-нибудь инсульт-инфаркт, как Софе. Она говорила с Глебовым в открытую, уж очень он ее разозлил, но ничего не добилась, ничего нового не узнала ни про Элю, ни про убийства. Судя по недоумению в глазах Глебова, он про убийства ее знакомых женщин вообще ничего не знал, теперь-то в спокойной обстановке Надежда это поняла. Стало быть, для него вся эта история вовсе не связана с роддомом.

Софа много лет работала у него в конторе, это факт. Софа знала что-то про Элю. Глебов тоже, несомненно, знал что-то про Элю. Софа — Эля… и больше никакой связи. Эля умерла, значит, надо идти к ее дочери Светлане, вызвать ее на откровенный разговор и попытаться что-либо выяснить. Эта спасительная мысль пришла Надежде в голову уже под утро.

Лана лежала в темноте без сна и вспоминала всю свою жизнь, вернее, не всю, а годы одиночества, последовавшие за маминой смертью.

В последний год Лана замечала, что мама очень плохо выглядит. Она побледнела, осунулась, часто вдруг замолкала во время разговора, как бы прислушиваясь к чему-то, происходящему внутри.

Молодость эгоистична, и Лана отбрасывала все тревожные мысли, омрачавшие ее горизонт, списывая все на мамин возраст: это все возрастное, в ее годы у всех так, хотя, если вдуматься, мама была еще достаточно молода, но как раз задумываться Лане не очень-то хотелось — у нее были дела поважнее.

Поэтому когда мама неожиданно слегла, для Ланы это было как гром среди ясного неба. В действительности она очень любила мать, была к ней глубоко привязана и прежняя ее слепота объяснялась легкомыслием молодости. Она смотрела на мамино землисто-серое лицо, на глубокие тени под глазами и корила себя за то, что была к ней невнимательна и мало заботилась. Мама изматывала себя работой, чтобы у Ланы было все самое лучшее, чтобы Лана получила хорошее образование, чтобы не чувствовала себя обделенной. Ведь она замечала, какой усталой приходит мама с работы, особенно в последнее время, но принимала это спокойно, если не сказать равнодушно, думая, что если бы работа матери была такая уж тяжелая, она бы ее поменяла.

Сейчас Лане было стыдно за те свои мысли, она поняла, что мама просто не могла уйти с тяжелой, но хорошо оплачиваемой работы… Еще она вспомнила, как застала маму, когда та принимала таблетки из синего флакона… Значит, она уже была больна, но скрывала свою болезнь от нее. Лана смотрела в мамины глаза и видела в них бесконечную усталость и отсутствие воли к жизни. Она почувствовала по маминому взгляду, что болезнь эта роковая, последняя. И еще в этом взгляде было беспокойство, как будто мама озабочена каким-то важным, неотложным делом.

— Ланочка, — проговорила мама слабым голосом, с трудом шевеля пересохшими губами, — я должна сказать тебе важные, очень важные вещи… Я долго скрывала это, но теперь… теперь должна все рассказать, иначе будет поздно.

— Не надо, мама, не говори ничего, береги силы. Я здесь, с тобой, все будет хорошо.

— Нет, я должна сказать тебе, должна предостеречь. Я работала в очень секретном учреждении.

— Да, я знала, я догадывалась.

— Но ты не знала, что я там делала. Ведь у меня нет образования… высшего образования, я имею в виду. Зато у меня есть способности, очень необычные способности, из-за которых меня и держали в этой организации. Я… я могу улавливать информацию на расстоянии.

Лана с ужасом посмотрела на мать. Болезнь подействовала на ее рассудок! Она бредит! Стараясь не выдать своих чувств, она поправила одеяло, погладила нежной рукой покрытый испариной лоб.

— Да-да, мамочка, а теперь отдохни.

— Я понимаю, в это трудно поверить, это кажется безумием, но это правда.

Глаза матери забегали по комнате, как будто она искала доказательства своей нормальности. Ее взгляд остановился на газете, лежавшей возле телевизора.

— Ланочка… Возьми газету.

Лана взяла газету, чтобы не расстраивать и не раздражать мать.

— Возьми ручку и подчеркни любое слово с той стороны, которую я не вижу.

Лана машинально подчеркнула слово на газетной полосе, думая этим успокоить теряющую рассудок женщину.

— Прочти это слово, про себя, конечно, прочти!

Лана прочла подчеркнутое слово, и мать тут же произнесла:

— Это слово — менталитет.

Лана изумленно взглянула на мать:

— Это просто совпадение!

— Нет, девочка, это не совпадение. Подчеркни еще какое-нибудь слово.

Лана подчеркнула еще одно слово, и мама тут же произнесла:

— Реконструкция!

— Как… Как ты это делаешь? Это какой-то фокус?

— Нет, Лана. Перед смертью до фокусов не опускаются. Я сказала тебе правду. С тобой мне легче, чем с другими, мы так близки, но и с другими людьми у меня получаются, раньше получались, удивительные вещи. За этот талант мне и платили в той организации. Кроме того, у них есть еще такое средство… оно усиливает сверхчувствительные способности. Усиливает у тех, у кого они есть, и на короткое время придает их даже тем, кто ими не обладает. Я вынесла какое-то количество этого препарата и иногда принимала его без их ведома в тех случаях, когда мне было трудно сосредоточиться, когда мне казалось, что дар оставил меня. Я боялась, я очень боялась лишиться своего дара. Ведь без него я — ничто, я никому не нужна. Но теперь я расплачиваюсь за это. Моя болезнь — скорее всего, результат злоупотребления этим препаратом, стимулятором сверхчувствительности. Кроме того, само постоянное напряжение мозговых центров, связанное с экстрасенсорными явлениями, тоже сыграло свою роль. Вот видишь, я еще рассуждаю вполне здраво, — мама улыбнулась совсем слабо, одними глазами. — Девочка моя, теперь самое главное! Мой дар не принес мне ничего, кроме несчастий, это очень страшно — быть не такой, как все. Для тебя я не желала бы такой судьбы, этой кабалы. Если ты попадешь к ним, они тебя не выпустят. Я боюсь, что когда меня не станет, они могут заинтересоваться тобой. Они думают, что такие способности могут передаваться по наследству. Но, к счастью, у тебя их не будет. Я… я скрывала от тебя, боялась тебя потерять… Ланочка, ты не моя дочь, не родная дочь.