С носом - Микко Римминен

Тогда я стала смотреть во двор, но там не происходило ничего особенного, большие старые клены стояли черные и мрачные, с редкими озябшими листьями на ветвях. В доме напротив открылось окно, в котором возникла укутанная в платок женская голова и машущая рука, по движению которой сложно было сказать, зовет ли женщина кого или же, наоборот, пытается прогнать. Так же трудно было определить, в чью сторону направлен торчащий в небо средний палец маленького мальчика во дворе, на зовущую обедать мать или на незнакомую скандалящую тетку.

Потом, поскольку хозяин все еще продолжал свои поиски, я развернула газету, которую нашла на столе, и небрежно перелистнула несколько страниц. Там-то оно и было.

Именно там, в газете, на странице, я обнаружила то самое, чему сложно было подобрать название, этот кошмар, этот ужас, который за долю секунды перевернул с ног на голову и разрушил все вокруг.

Я неотрывно смотрела на страницу, напечатанные на ней буквы. Они тихо двигались навстречу друг другу и складывались во что-то черное, опасное и большое, что медленно росло прямо на глазах, превращаясь в гигантскую, холодную, мрачную башню, извивалось, опутывая глаза, и рот, и нос, и уши и тянулось к мозгу. Под беретом, который я забыла снять, забурлило что-то мокрое и теплое, окропляя лоб. Подошвы под стулом стали издавать пронзительный скрипящий звук.

— Откуда это у тебя? — простонала я, как только на другой стороне стола возникла, как в тумане, мужская фигура, размахивающая какой-то бумажкой.

— Что? — спросил Виртанен.

— Это. — Мой голос стал сдавленным, побитым, увлажненным плачем, который был уже всего в нескольких сантиметрах от того, чтобы вырваться наружу. Я схватила газету со стола и затрясла ею, словно пытаясь стряхнуть буквы на пол и смешать их с остальным мусором.

— А, — сказал мужчина испуганным и осипшим голосом. — Сестра заходила утром, она там живет. В Кераве. Что случилось? Что там? В газете?

— Мне надо идти, — прошептала я.

* * *

Хотя передвигалась я почти вслепую и вглухую, я благополучно миновала пешеходные переходы, проезжую часть, трамвайные пути и людскую толпу и вскоре была уже на родной прибрежной улице. Отметила про себя, что в Круглом доме, как раз когда я подошла к нему, на целом этаже погас свет. Проносились автобусы, бросая под ноги опавшие листья и человеческий мусор, люди таращились, и нельзя было их за это упрекать, ведь как не смотреть на испуганную женщину с искалеченным носом, которая скачет по улице, прижимая к груди смятую газету.

У ворот на мгновение меня как будто парализовало, только ноги как по инерции продолжали взволнованный бег на месте. Со стороны, наверное, казалось, что я нестерпимо хочу по малой нужде. Самый дальний угол мыслительного и эмоционально-чувственного отдела мозга приказывал идти домой, залезть под одеяло, зажать уши руками и завыть. И в то же время в другом отделе кто-то кричал: «Беги, Ирма, беги!»

Что-то надо было делать. Но когда я стала делать это что-то, а именно набирать код на металлическом щитке с пронумерованными кнопками, висящем у ворот, газета выскользнула из-под мышки и, упав на землю, раскрылась на той самой, точнее, на той, которой видеть не надо, странице.

ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ ОПРОС ВЕДЕТСЯ В КЕРАВЕ

В полицию Керавы поступили звонки от обеспокоенных жителей, ставших объектом странного опроса. Звонившая в двери частных квартир женщина представлялась работником Центра экономических исследований. Однако, по данным полиции, ни одна исследовательская организации не проводит опроса в Кераве. Мотивы исследовательницы пока остаются неизвестными. По описаниям очевидцев это женщина среднего роста и среднего возраста. В квартирах она ведет себя вежливо, и, насколько известно, после ее посещений из квартир ничего не пропало. Полиция Керавы продолжает сбор сведений о перемещениях странной женщины.

Я смотрела на газету, застыв от ужаса и согнувшись в три погибели. Порыв ветра перелистнул несколько страниц.

Я подняла газету с земли, сунула ее опять под мышку и, перейдя дорогу, направилась к машине. Дрожащей рукой достала из сумочки ключи и стала пытаться вставить их в замок. Первая попытка была неудачной, на мшисто-зеленой двери появились мелкие царапины, и, хотя они вряд ли причинили вред этой изъеденной ржавчиной колымаге, от противного скрежета при встрече двух металлических предметов свело зубы, словно кто-то нарочно проскрипел вилкой по тарелке. Когда мне наконец-то удалось засунуть ключ в замок, он отказался поворачиваться в какую бы то ни было сторону, и лишь когда я уже в полном отчаянии стукнула кулаком по боковому стеклу, поняла, что можно попробовать открыть с другой стороны, через синюю дверь, благодаря чему я и попала внутрь.

Плюхнулась на переднее сиденье, прижимая к груди сумку и газету. Дверь устало захлопнулась, породив отвратительный протяжный скрип где-то в районе днища. Город вокруг был виден, но не слышен. Прошло мгновение, прежде чем я поняла, что, хотя и было очень тихо, маленький салон быстро заполнился моим прерывистым дыханием и громкими ударами сердца. На заливе что-то затарахтело, и вскоре гладкую поверхность воды вспорола маленькая моторная лодка, которая шла в открытое море, словно пыталась скрыться от надвигающегося льда.

Потом взгляд снова упал на эту ужасную газету, которая вызвала уже более слабый всплеск сложно сказать чего, ненависти, отчаяния или еще чего-то. Попыталась стряхнуть ее на пол, но в машине было так мало места, что газета осталась на коленях. Скомкала ее. За располосованным трещинами стеклом возник мужчина в вязаной шапочке, который, судя по ненасытному взгляду, с удовольствием пялился бы и дальше, но, к счастью, создание на другом конце поводка, оказалось на редкость напористым.

Ничего уже нельзя поделать, ничего. Но хотя бы что-то сделать все-таки надо было. Надо. Конечно, скупить все газеты в Кераве было невозможно. Но Ирья не должна ее увидеть, эту газету, нет, у них там проблем хватает, нельзя еще и этим пугать их, нет, это было бы слишком — узнать вдруг, что какая-то мошенница несколько недель кряду с тайным и коварным умыслом ходила к ним в дом. Этак ведь и перепугаться недолго, а у них ведь и без того никакой стабильности. Раз, и скандал: а что, если муж обвинит во всем Ирью? Она, мол, привечает первого встречного.

Нет, этого нельзя было допустить. Я быстро начала перебираться на водительское сиденье, и в этой стрессовой ситуации мне в голову не пришло, что я двадцать лет не сидела за рулем и что вождение в состоянии нервного потрясения чревато нарушением всех возможных правил дорожного движения; в памяти почему-то не всплыл усач-преподаватель, который без конца твердил, как опасно ездить не только в состоянии алкогольного опьянения, но и даже если вы просто возбуждены, добавляя, что в первую очередь это касается девушек — вы, женщины, так легко возбудимы. Но в тот момент мне было не до юношеских воспоминаний, мое внимание сосредоточилось, прежде всего, на перемещении с пассажирского сиденья на водительское, в юбке и пальто это было не так-то просто сделать; на ум пришла детская книжка, которую давным-давно я читала сыну, там были такие толстозадые существа, как они назывались, какие-то барбобабы или что-то в этом роде; в тесной машине, казалось, куда ни двинься, везде застрянешь, и, когда в конце концов край пальто зацепился за ручник, мне пришлось изрядно попотеть: оказавшись между двух сидений, я пыталась сунуть ноги то туда, то обратно; когда мне все же удалось пристроить свою попу на водительское место, перед окном, естественно, снова торчал тот тип в вязаной шапке, с жаждой зрелища в глазах.