Воспитан рыцарем - О'Санчес

– Любого???

– Любого. И знаешь – насколько больше?

– Нет. На сколько?

– На бесконечность больше, в бесконечное число раз. Оно даже в заклинаниях пригодится не может, в хороших и надежных, я имею в виду, потому что если его вставить в некоторые – непонятно что получится, то есть, может нечто и выйти, но никто и никогда заранее не знает – что: либо меч в травинку превратится, либо тучи разойдутся, либо пирог у соседки подгорит, либо сам коровьей лепешкой станешь…

– Ух ты! А боги?.. Они могут ли…

– Боги по-своему сражаются с бесконечностью, но вот эта буква зовется «А». Буква А и звук А. А-а-а… Повтори.

И Лин охотно повторил. Трех недель не прошло, как он уже бойко читал свиток со старинными сказками, водя для верности пальцем по строкам: «И были те высокородные девы всех совершенств преисполнены, так что лучше и не бывает, а рыцари учтивы и благородны. И каждый погожий день устраивали они друг для друга пиры на лугу, и благородную птеровую охоту в полях…»

Ах, это было удивительное чтение, лучше самых-пресамых чудесных снов… Да, он бы тоже устраивал для Уфины благородные пиры и состязания, на которых бы всегда побеждал… в ее честь… Лин грезил наяву, и так грустно было возвращаться на землю, в пещеру, к старым свиткам, битком набитым всякой скучной премудростью о травах, о кровяных жилках в теле, о свойствах горячих и холодных металлов, об очертаниях земель…

– Учись, учись, а то превратишься в безмозглую корову, да еще ящерную. Ты можешь мне не верить сейчас, но пройдет время, и ты совсем на иных весах взвесишь ценность прочитанного тобою, и трактат «О кашле» будет для тебе дороже и ценнее всех дурацких сказочек, которыми ты уже по уши загрузился.

Лин тогда спорить не осмелился, но, конечно же, остался при своем мнении. А поскольку в учебе он усердствовал, то и Снег не счел нужным разубеждать его более развернуто.

В тайном пещерном хранилище насчитывалось около четырехсот свитков, и Снег чрезвычайно гордился этим обстоятельством:

– Понимаешь, любой день в году я могу брать новую книгу и черпать из нее полною мерой все то, что премудрые заложили туда… А разве есть лучший удел для смертного, нежели пить из родника мудрости, никогда не утоляя своей жажды долее, чем на единый миг? В Океании, в библиотеке Его Величества, насчитывается более пятнадцати тысяч свитков, я знаю это доподлинно, ибо сам однажды сподобился узреть… В главной храмовой библиотеке Матушки-Земли, в той же Океании расположенной, хранится более десяти тысяч свитков, каждый из которых – книга мудрости, человеческой и божественной, и я пил из того родника долгие и счастливые четыре года… Долгие, ибо много успел я постичь, счастливые, ибо постигал я с упоением, не замечая усталости и глада… Но так они коротки оказались, те четыре года… Но я отдал бы за такие же четыре весь жалкий остаток грядущей своей жизни… Что в данную минуту более всего объединяет тебя, меня и Гвоздика?

Лин едва успел тяжело вздохнуть, вслед за учителем, а уже поворот: пора отвечать на неожиданный вопрос! И лучше бы ему поторопиться с ответом…

– Лоскуток пространства, в коем мы все вместе пребываем в сей миг, да лоскуток же времени, единый на нас троих.. Вот что нас всех объединяет в сущем: зверя и двух человецев. Да?

– Гм… все несколько проще: мы сегодня хотим жрать, но не только корешки и хлеб, а и мясное, поскольку хищники. Особенно Гвоздик, звериное нутро коего корешки не насыщают. Запасы рыбы, мяса и сала иссякли, а дождю конца и края нет. И для пополнения кладовых нам придется идти сквозь холодный дождь на охоту, ибо подлых силков я отродясь не ставил, и впредь ставить не буду, пока есть во мне силы тетиву натянуть, да копье бросить, да нож метнуть… Вот что объединяет нас троих – насущная нужда в мясной пище. Жди не жди – откладывать больше некуда, в пустой кладовке мешки-то пусты. Быстро переодевайся, а я пока очаг на сохран подберу, чтобы не погас, но и тепло чтобы не выдувало. Быстро – не значит небрежно, лихорадка с кашлем нам не надобны. Нож возьми один, с синей рукояткой, потому что с красной и желтой – точно в листве потеряются. А я лук полегче выберу, авось птицу подстрелим. Или раптора помельче, они сейчас ленивые на холоде, главное – найти бы… Пойдем в Горячее урочище, там хотя и грязь несусветная, но у теплых ключей живность всегда крутится… К зиме все тепло любят.

И они пошли.

Как ни хранись от дождя, а дождевые капли с брызгами обязательно попадут в рукава да за шиворот, тут уж неизбежно. Зато ноги в сапогах – обязаны быть сухими, если ты на охоте. Ноги – должны быть в тепле и сухие, это закон. Поэтому к ногам – особое внимание. Хотя ни у Снега, ни у Лина нет волшебных сапог из нафьих шкур, но и они обуты по высшему охотничьему разряду: Снег в конце лета самолично обдирал шкуры ящерных свиней, вымачивал, выскабливал, высушивал… А потом примерялся три дня, да вычерчивал. И уж потом стачал – себе две пары и Лину одну пару, с небольшим «простором», на вырост. А оставшийся выделанный кусок свернул и спрятал: подрастет нога у Лина, вырастет из прежней обувки – еще на одну пару сапог запасец есть. Поверх сапог – кожаные штаны с напуском – никакой дождь стопу и пятку не достанет, разве если в потоп превратится, в реку… И все равно неуютно шагать в дожде: Снег впереди кряхтит, Лин позади сопит… Зато Гвоздику – любой ливень нипочем: он – первый путь прокладывает, бодрою трусцой, да еще скакать по кустам успевает! Весело Гвоздику на вольном просторе, хотя он и в пещере не скучает: уж гоняла его Мотона, гоняла, за его повадки рыть норы где ни попадя, а он все равно умудряется, то там, то сям… – смерть мышам, а не Гвоздик. В скалах рыть – и его когти бессильны, а в земляных местах – словно всю жизнь для этого отрастали.

Бежит Гвоздик впереди, молча бежит, но видно, что голоден и доволен. Подрос Гвоздик, уж теперь-то – попадись только! – старинная обидчица, та коварная самка шакала, бежала бы без памяти от ужаса по имени Гвоздик. Но все равно он еще маленький щенок для охи-охи, росту в нем – локоть в холке, хвост торчком, шишка на хвосте растет потихонечку, но не скоро ей еще лопаться, миру малую голову являть… Ни Лин, ни Снег не говорили Гвоздику – где именно они собираются охотиться, куда пойдут дичь выслеживать, но Гвоздик – и это одна из его особенностей – чует мысли своего друга и хозяина и бежит безошибочно туда, к урочищу. Чешуйки его все больше похожи на обычную шкуру, покрытую короткими волосами, чтобы обнаружить обман зрения, следует только положить руку ему на спину и на голову, почесать живот, – рука тотчас нащупает жесткую чешую… Но никто кроме Лина этого не делает: Мотона побаивается, а Снег… Снег не обижает щенка, но и никогда не проявляет к нему тепла, никогда не приласкает, ни рукой, ни словом. И для самого Гвоздика Лин – близкий вожак, вожак семьи, а Снег – он вожак стаи, он главнее как бы, но – дальше. Если бы пришлось выбирать, Гвоздик ни единого мига не колеблясь выбрал бы близкого вожака семьи, Лина, но, к счастью, такого выбора перед ним никто не ставит.

Южная природа оказалась милосердна к Лину в его первое холодное время года: тепло из земли, вод и трав уходило медленно, по утрам возвращаясь вместе с лучами короткого низкого солнышка, чтобы вечером опять испариться, взамен оставляя на палой листве белые сухие лужицы – иней… Лин наскабливает его на ладонь, чтобы поближе рассмотреть, а иней мгновенно превращается в воду… Эх… воды и без этого в достатке кругом, куда ни ступи… Три дня, четвертый, как дождями смыло все интересное: иней, тепло, запахи, следы… остались только хляби земные и небесные… Может быть, вся дичь давно уже утонула, и они совершенно зря выбрались на охоту… Зато рыбам, небось, хорошо…