Дьявол в Лиге избранных - Линда Френсис Ли

Он отмахнулся.

– Я зашел сказать, что еще одна из этих дам хочет устроить мою выставку у себя в галерее. – Он взглянул на меня. – И вот, поглядите-ка, она здесь.

– На этот раз ты должен согласиться, Сойер, – сказала Никки.

– Он уже отказался.

– Что? – Говард пристально посмотрел на меня. – Я думал, ты сказала, что дело в шляпе.

Я улыбнулась с наивностью церковной хористки:

– Разве я так сказала?

Художник посмотрел на меня, просто посмотрел. Я не могла понять, что именно он подумал, но что-то мне подсказывало, что он испытывает отвращение. Ко мне! Но я не могла сказать точно, так как никогда раньше не сталкивалась с подобным отношением к себе.

– Кто знает, – сказал художник, и на его лице появилась улыбка, – может быть, показ в галерее Фредерики Хилдебранд Уайер будет... интересным.

– Значит ли это, что теперь вы говорите «да»? – спросила я.

Он пожал плечами:

– Если я соглашусь, вы перестанете мне названивать?

Говард бросил на меня взгляд, Никки нетерпеливо заерзала. Я едва не открыла рот от удивления, и хоть никогда никому в этом не признаюсь, я почувствовала, что у меня горят щеки.

Художник не стал дожидаться ответа (к счастью, эти ужасные риторические вопросы его и не требуют) и рассмеялся:

– Я подумаю над этим. Когда вы хотите устроить показ?

Я с удовольствием ответила бы: «Никогда!» Было бы так приятно. Но я подумала, каким триумфом будет раздобыть неуловимого художника, несмотря на то что он был неприятным типом и предпочитал, казалось, общаться с кем угодно, только не со мной.

– Через месяц.

Никки захлопала в ладоши:

– Это чудесно! Ты просто обязан, Сойер. Тогда летом, когда все уже будет сделано, можно будет устроить большой праздник, чтобы отметить твой самый первый показ и мое вступление в Лигу избранных!

При всех недостатках и промахах Никки, одно в ней очень правильно: у нее есть здоровая вера в себя. Уверенность в себе – неотъемлемая черта настоящей леди.

Сойер лишь улыбнулся и хлебнул чаю.

– Посмотрите на часы, – сказала я. – Пора по магазинам.

Слова сработали, как заклинание.

Двадцать минут спустя мы с Никки уже были на пути в Сан-Антонио, но до того Говард взял меня под локоть и отвел в сторонку.

– У меня есть кое-какие новости.

Я остановилась и попыталась не подать виду, что затаила дыхание. «Господи, пожалуйста, пусть это будут хорошие новости».

– Этот подлец, твой муж, был на Кайманах, как ты и говорила.

Моей матери следовало бы стать детективом.

– Был?

Говард сверлил меня своими акульими глазами:

– Да, но когда мой человек прибыл туда, его уже не было. Выяснилось, что он путешествует с женщиной по имени Джанет Ламберт.

Ничего нового я не услышала, но все равно почувствовала что-то вроде укола. И это разозлило меня еще больше. Я не поддамся слабости.

– Я подергал кое за какие ниточки, – это было сказано так, что я представила себе дюжего мордоворота, выкручивающего руки и ломающего коленные чашечки, – чтобы получить сведения о том, что именно он сделал с твоими деньгами, после того как снял их со счета в банке Уиллоу-Крика. Выяснилось, что он перевел деньги в маленький безымянный банк в Остине. Возможно, он не хотел, чтобы за его действиями кто-нибудь наблюдал, так как я выяснил, что он вложил деньги в какую-то пирамиду. Не хотелось бы расстраивать тебя, дорогуша, но этот сукин сын потерял значительную часть твоих денег еще до того, как покинул город.

Сердце у меня ушло в пятки.

– Они что, все сгорели? – еле выговорила я.

– Нет.

Если бы мне было свойственно устраивать сцены, я упала бы на колени и возблагодарила Бога. Но я просто кивнула:

– Отлично. Мы заморозим счет в Остине.

– Не особенно отлично. Он уже перевел деньги из Остина.

Я сопоставила факты, и все стало ясно.

– На Кайманы.

– Именно. Он закрыл счет в Остине в тот день, когда ушел из дому. Должно быть, сразу поехал в банк и сделал это.

– И деньги все еще там? На Каймановых островах? – еле выговорила я.

– Нет. Там ужасно сложно проследить движение денег. Все эти хитрые офшорные банки и все такое. – Видимо, было заметно, что я с трудом держу себя в руках, потому что он добавил: – Не беспокойся. Я его поймаю. У меня свои методы.

Я не спросила, что это за методы. Меня не волновало, имеются ли в виду переломанные кости или давно вышедшие из моды «цементные ботинки». Мне нужно было только вернуть деньги.

Чувствуя себя загнанной в угол, я села в машину Никки, и мы поехали в Сан-Антонио. Я бы предпочла поехать на своей машине, потому что люблю все держать под контролем. К сожалению, у меня не было выбора, так как, прежде чем сообщить мне плохие новости, Говард преподнес своей жене хорошую. В тот момент, когда мы вставали из-за стола, он притянул ее к себе, поцеловал и сказал:

– У меня сюрприз для моей малышки!

Разумеется, все это было в высшей степени вульгарно. Еще большая пошлость ожидала нас у дома – новенький пожарно-красный «ягуар» с большим красным бантом на крыше (почти таким же большим, как тот, что был на Никки во время чаепития).

Пока мы ходили с книгой на голове, кто-то доставил автомобиль. Я заметила, что художник и адвокат заговорщицки переглянулись, и поняла, что, должно быть, машину пригнал Сойер Джексон.

– О, мой Бог! – выдохнула Никки. – Это мне?

Говард просиял, рассмеялся и едва не потерял равновесие, когда его жена повисла у него на шее.

– Я люблю тебя, – повторяла она, покрывая поцелуями его лицо.

Я решила обсудить с Никки тему проявления чувств на людях.

Мы с художником переглянулись. Он с улыбкой покачал головой, как если бы речь шла о снисхождении к маленькому ребенку. Я же постаралась сдержать гримасу отвращения. Должно быть, у меня не очень получилось, так как он цыкнул на меня. Я испуганно мотнула головой и резко отвернулась.

После такого подарка не могло быть и речи о том, чтобы взять мою машину – ту, на которой можно было ехать с приемлемой скоростью. Вместо этого мы оставили позади гордо улыбающегося Гордона и, помчавшись под громкую музыку по шоссе, достигли Аламо[15]за рекордное время, к счастью, целыми и невредимыми. Надо сказать, что, когда я вышла из машины, меня можно было принять за уличную проститутку: волосы растрепались, а щеки горели от сильного ветра.