Age of Madness и Распадаясь: рассказы - Александр Назаров

дамочек, с которыми ты укатил. Она забыла там свою сумочку. Нет худа без добра, она заодно поведала нам о твоем местонахождении, — объяснил Конрад.

— Ну как ты тут, навеселился? — спросил меня с улыбкой на устах Ульрик.

— А то! Заходите. Одно открытие за другим. Сначала бар, теперь “Неоновый дракон”. Отличный клуб. Пойдемте.

Какое-то время мы танцуем рядом. Временами поглядываю на Этель. Сидит у барной стойки, такая же грустная как вчера. Грустная и одинокая. Не могу я. Когда я вижу грустных и одиноких людей, я и сам становлюсь таким же. Хочу пригласить её на медленный танец. Обнять её, приласкать. Не могу решиться. Так, сейчас музыка подходит к концу. Если следующая песня будет романтическая и красивая, то обязательно приглашу её. Ей богу, приглашу.

И знаете что?! Сразу же заиграла именно такая композиция. Видимо это судьба. Проталкиваюсь меж людей к барной стойке. Замираю прямо позади неё. Не решаюсь. Нет. Должен решиться. Глубокий вдох. Осторожно касаюсь рукой её плеча. Зову её на танец, маню рукой за собой. Её грустное личико на секунду просияло.

— Танцевать? Со мной? — её лова прорвались сквозь шум музыки, словно не встретили никакого сопротивления.

Я киваю и беру её ладно в свои. Мы выходим почти в центр зала и начинаем танцевать. Я тихонько подпеваю песне:

<…>

Хоть не знаем имен

Но мы только вдвоем

Не нужны имена

Когда здесь только я

Когда здесь только ты

В танце черной весны

Мы растопим снега

Разобьем небеса

Мы пройдем сквозь года

И мы будем всегда

Помнить эти часы

Когда в танце мечты

Мы кружились с тобой

Под луной золотой.

<…>

И вот моя душа снова как струна: натянута до предела. Я уже не я. Моей стеснительности, моего страха не осталось и следа. Я крепко сжимаю Этель в объятиях и целую. Когда я осознаю, что сейчас натворил, мои руки холодеют.

— Давай встретимся еще? — спрашиваю я, — потом, как-нибудь.

— Давай, — тихо и застенчиво отвечает она, — а я послушаю еще твоих проповедей, пророк. И потанцуем.

— Послезавтра, в полночь.

— Где?

Мой мозг секунду перебирает самые странные места, которые я знаю. Тем временем, я осознаю, что прямо сейчас создаю сюжет своего бедующего сценария.

— Дерево распятых игрушек, — отвечаю я. Она кивает. Все любители погулять знают эту странную достопримечательность.

Песня кончается, я выпускаю Этель из своих объятий. Она уходит. Я возвращаюсь к парням. Ульрик пожимает мне руку:

— Уважаю. Давно тебе пора было пригласить какую-нибудь горячую девушку на танец, а то все один крутишься.

Пропускаю это мимо ушей. Однако что-то в моей душе эти слова задевают. Да. Обычно один все кручусь. Но это же не навсегда, в один день все будет по-другому?

Вдруг у нас образуется танцевальная компания из ребят нашего возраста: несколько парней и пара девчонок. Мы встали вкруг, взялись за плечи и запрыгали под музыку. Все это произошло так спонтанно, без договоренностей, без слов. Из всех в нашем кругу я знаю только двоих. А дольше пары дней знаю только Ульрика. Но странно: сейчас мне кажется, будто мы все знали друг друга всегда, всю жизнь, будто мы сейчас одна большая семья. В этом полупьяном угаре, в этом бешеном танце я на какую-то минуту нахожу спокойствие.

* * *

Шесть часов подряд. Ровно столько мы танцевали в ту ночь в “Неоновом драконе”. Теперь же мы идем по холодному ночному Городу, совершенно пустому и тем прекрасному. Мы идем кварталами “Кольца благополучия”, которые этой ночью представляются мне корнями Иггрдасиля. После недавних лютых заморозков сейчас устоялась весьма приятная погода.

— Лучшая ночь в моей жизни, — заявляю я, — бесподобно мы провели время. Кажется, я уже никогда этого не забуду.

— Да, повеселились на славу, — рассудил Ульрик, — вот оно, твое “Техно-инферно”, вот из каких мест ты берешь идеи для сценария, а?

— Для сценария? — вдруг удивляется Конрад, — ты пишешь сценарии?

— Ну да, я же режиссер, — отвечаю я, сам не менее удивленный таким вопросом, — а что?

— Извини, но я думал, что ты инженер. По крайней мере, у меня было такое чувство.

— Странно. Я когда-то действительно учился на инженера. Потом перевелся правда.

Я всматриваюсь в лицо Конрада. Оно кажется таким… знакомым. Видел прежде, сто процентов. Да нет, быть не может. Точно видел, только где? Пару секунд шестерни моего мозга скрипят, пытаясь выдать мысль.

— А как ты догадался? — спрашиваю я его, — мы случайно прежде не были знакомы?

— Возможно, Фред. Я и сам начинаю об этом задумываться. Только когда?

И тут молния воспоминаний сверкает у меня в мыслях. Точно. Не может быть.

— Военный госпиталь! — вскрикиваю я, — точно. Я поступил на инженера, но в то же время достиг призывного возраста. В первый же мой день на фронте меня ранили. Легкое пробили пулей. Остаток войны я провел в госпитале. Там меня чуть не избили солдаты из соседней палаты за какую-то шутку, сам уже не помню какую. Точно, ты тогда защитил меня, надавал одному из них, а остальных прогнал, — я жму ему руку, — еще раз спасибо за тот случай.

— Теперь и я вспомнил. Удивительно, но через несколько лет, ты вернул должок и спас меня, — он улыбнулся, — рад, что так случилось. И все же, почему ты не вернулся на инженера.

— Сам до конца не понимаю. Не захотел. Знаешь, после чумы, а затем и войны, началась новая жизнь. Казалось, все было отрезано, пути назад нет. Мне хотелось начать все сначала. Признаюсь, меня еще и гложило чувство вины тогда.

— Начинается, — шутливым тоном проговорил Ульрик. Ему не впервой слышать рассуждение, которое я сейчас вот-вот исторгну.

— Я не сделал ничего на войне, просто приехал и словил пулю. И все. Я был совершенно бесполезен. А ведь я занимал место в госпитале, тратил медикаменты. Не просто бесполезен получается. Даже вреден.

— Неправда, — вдруг прервал меня Ньюман, — Смотри. Будь на твоем месте другой солдат, который не словил бы пулю, он бы сам могу убить человека и не одного. Он бы мог продлить войну на несколько секунд. Ты же, по сути, приблизил её конец.

— Да, то есть, из-за меня мы быстрее проиграли?

— А мы и должны были проиграть, Фред. Это была безумная, ненужная и позорная война. Я думал, поражение что-то изменит в нашем обществе, но нет! Все осталось как прежде. Во истину, всегда стоит Иггдрасиль. И всегда на верхушке его сидят самые гнилые люди. Те же рожи. Из года в год. Мир рушится, а им — ничего. Нет, Фред. Ты