Откат к "заводским настройкам" - Виталий Владимирович Держапольский

гитара, только на этот раз обычная аккустическая.

— А не спеши ты нас хоронить,

А у нас ещё здесь дела,

У нас дома детей мал мала,

Да и просто хотелось пожить.

А не спеши ты нам в спину стрелять,

А это никогда не поздно успеть,

А лучше дай нам дотанцевать,

А лучше дай нам песню допеть.

А не спеши закрыть нам глаза,

А мы и так любим все темноту,

А по щекам хлещет лоза,

Возбуждаясь на наготу.

А не спеши ты нас не любить,

А не считай победы по дням,

Если нам сегодня с тобой не прожить,

То кто же завтра полюбит тебя?

(https://www.youtube.com/watch?v=9Uiom8VfslI)

— Кто это? — размазывая сопли и слюни по лицу, спросил майор.

— Это «Чайф», старина! Бля, песня на все времена!

— Чайф? — удивился Зябликов, не прекращая всхлипывать. Да уж, накидались мы уже основательно! — А почему я эту песню раньше не слышал?

— Выходит, её время еще не пришло, — печально произнес я, откладывая гитару в сторонку. — Годика через три услышишь. — Я взглянул на опухшую от пьянки морду майора и произнес:

— Хороший ты мужик, Степа! А у тебя дети есть?

— Есть, — всхлипнул Зябликов, — двое: мальчик и… мальчик…

— Ну, бля, кино! — расхохотался я во весь голос. — Береги семью, Степа — и все у тебя будет заебись!

— Уважаю тя, Сережка! — произнес майор, боднув меня головой в плечо. — Настоящий ты мужик!

— Вот, что бывает, когда нажираются до поросячьего визга двое здоровых ушлепков! — продолжая хохотать, я обнял мента за плечи и поцеловал в лысую макушку. — Уважаю, сука! Будущая жизнь у тебя, конечно, будет не сахар, — выдал я прорицание, — девяностые, как-никак, на дворе! Но ты выдержишь! Выдержишь, и выживешь, Филимоныч! А я помогу! Держись за семью, не прогибайся под этот гребаный изменчивый мир… Че смотришь, ментяра? Наливай!

Глава 14

Закончив слезно лобызаться, мы выпили еще по одной, затем еще и еще. Вскоре мои мысли начали путаться — такая ударная доза спиртного оказалась мне не по карману. Хотя мой «сосед», видимо, чувствовал себя бодрячком. И непонятно, по каким причинам его не пронимало так, как вашего покорного слугу.

После очередного стакана, хер его знает, какого по счету, Зябликов спросил меня заплетающимся языком:

— Слу-шай Вад-д-димыч, а ты д-д-действительно там п-п-п-п-побывал?

— Там, это г-где, Степа? — не менее заплетающимся языком ответил я. — Огласит-т-те весссссь ссссписок пжалста!

— В ббубуубубудущем! — с трудом справившись с необычайно «сложным» словом, выдохнул майор. — Чего ты там про грядущую жопу г-г-говорил?

— Знач-ч-ч-чица так, Филиппыч, — произнес я, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся глаза, — бери листочек и записывай! Подробно запис-с-сывай! Ничего не упусти! — распоряжался я. — Я те ща как на духу все бубудущее откр… кро… ю…

Мент засуетился, выискивая чистый лист и ручку. Приготовив писчие принадлежности, он уставился на меня с видом прилежного студиоза, готового конспектировать каждое слово умудренного непреложной истиной профессора. То есть меня.

— Знач… так, Степа, — произнес я, — жопа в пока еще существующей стране советов начнется уже нынешней осенью! Понял?

— Понял… — Кивнул Зябликов, едва не свалившись со своего кресла.

— Блин, это ж опять двадцать пять! — задумчиво произнес я. — Именно с этой жопы я начинал строить свою империю в прошлый раз…

— Империю? Так ты, выходить, царь?

— Бери выше — император, — подбоченился я, — империя всеж, а не хер в стакане!

— А… понял… — буркнул Зябликов, уткнувшись в чистый лист. — Так чего там с жопой?

— С какой жопой? С моей? Если с моей — то все в поряде… Ты чего это, Зябликов? Ты на мою жопу глаз не клади! Я, блядь, не толерантная европейская сволочь, мигом глаз на жопу натяну…

— Да не, — отмахнулся от моего пьяного бреда майор, — я про жопу страны.

— А, извини братан, — гулко стукнув себя кулаком в грудь, произнес я, — тут же совдеп еще, у вас еще педрильные гамадрилы не в почете.

— А у вас чего, там, в будущем, совсем гакнулись? — подохренел майор. — Ты же о реальных пидорах сейчас толкуешь?

— Ну, да, — кивнул я. — Там, куда ни плюнь, так обязательно хоть в одного заднеприводного попадешь! Парады свои сучьи устраивают, в телеящике от них прохода нет…

— Ну, бля, а у нас на это дело статья имеется, — даже с какой-то гордостью произнес майор. — Сто двадцать первая УК РСФСР. До пяти лет!

— Недолго вам осталось, — фыркнул я. — Скоро эти пидорги заполонят всю планету, и бывший Союз в частности… Филиппыч, ты это, не сбивай меня! Записывай, давай! Значит: осень 1990 года — табачный кризис. С прилавков магазинов нахрен исчезнет все курево, а то, что можно будет найти — взлетит в цене в несколько раз! На табак введут талоны, но и по ним можно будет купить одну бурду, типа «вьетнамских палочек» Хо Ши Мина. Так что, закупайся, Степа, на год вперед…

— Помедленней пжалста, я зап… пи… сываю… Как не будет курева? — Заторможенные мозги майора, наконец-то осмыслили мое бесплатно пророчество. — А куда оно, нахрен, денется? У нас же этого табака в Союзе — хоть жопой его ешь!

— А не будет твоего союза скоро, да и не похрен ли тебе? Пиши дальше, писатель…

Как я не пытался держаться, ведь мой «сожитель» вещал менту о будущем, ожидающем всех нас в ближайшее время, но смысл его слов терялся. Мой мозг, одурманенный уже, наверное, бочкой алкоголя, отказывался напрочь воспринимать какую-либо информацию, а особенно её запоминать. Я и не заметил, как отрубился от происходящего. Дальнейшие действия я осмысливал лишь какими-то урывками, включаясь на несколько минут, а после вновь погружаясь в забытье. Реальность происходящего замешивалась с моими бредовыми снами в какой-то абсолютно нереальный коктейль, и отличить одно от другого не было никакой возможности. Я гонял по аду чертей, жарился на гигантской сковородке, набивал драгоценностями и пачками зеленых бумажек старый ментовской сейф, завалваал кабинет майора ящиками с элитной выпивкой и пил, пил, пил, практически не закусывая.

После звонка жены Зябликова, посетившей своего лечащего врача, и заявившей, что она если и не