Драконий шип. Танцовщица - Зоя Анишкина

– В седьмом полисе нет правящего, ведь так? Правящего-человека.

Слова Мими снова вернули внимание на арену. Пока они там разбирались, меня интересовали лишь поиски наездника. С нетерпением ждал, пока все эти власть имущие намеряются одним властным местом.

Эванесенс Лавли побледнела, но, судя по всему, Мими с вопросом угадала. Всё-таки в ее голове самый лучший ориентир жил. В буквальном смысле. Женщина ответила:

– Да, вы правы. В седьмом полисе всем заправляет Спирея. Он полностью контролирует и людей, и драконов, и все, что в полисе происходит. Но Дух привязан к озеру и не может покинуть его пределы.

Вот и ответ на вопрос, так долго мучивший многих из присутствующих. Пока все искали виноватых, искали того, кто прячет полис, допрашивали его жителей и бились над блоками в их головах, все оказалось совсем по-особому.

Либердар, что означает свобода. Только здесь это слово, судя по всему, походило скорее на мечту одного хрустального дракона. Любопытно. А вот Лавли словно прорвало:

– Спирея – прекрасный правитель, но он по большому счету лишён человеческих эмоций. Желаний… – Ее тоскливый взгляд с жадностью пожирал Эву Овайо. – Он руководствуется только собственными принципами и потребностями, и мы тоже вынуждены жить по ним и в соответствии с ними, потому что связаны.

Звучало зловеще. Многие из здесь присутствующих представляли себе Либердар как нечто райское, прекрасное, где никогда не было приказов на драконах и звери испокон веков жили с людьми в гармонии.

Как же мы все ошибались. Да любой из шести других полисов во сто крат свободнее, чем седьмой. И, судя по растерянным лицам участников встречи, это доходило до них.

Всё-таки тут собрались исключительно умные и образованные люди. Они быстро схватывали информацию и зрили в корень. Я надеюсь. Словно издалека прозвучал глухой голос Пассия:

– Мы считали иначе.

– Дух всегда следил за тем, что вы считали. Он имеет связь с каждым из своих сородичей, а раз Душа поселился в голове одной из вас…

Секунда на осознание, и мы услышали злобное бурчание Мими:

– Ах ты ящерица хрустальная, гелида мерзопакостная! Шпионить за мной вздумал? Ну так и сиди теперь в блоке до скончания веков!

Судя по всему, это было адресовано как раз Анимее. У них с Мими всегда были сложные отношения, хрупко держащиеся на взаимовыгоде. А тут такое вскрылось. Даже жаль стало хрустального дракона.

– И как мы поняли, Спирея послал тебя, чтобы установить с нами связь, пока сам не может ничего сделать для собственного освобождения?

Впервые за встречу голос подала Эва. Она смотрела спокойно, прямо на мать. За годы, проведённые в Нортдаре, эта женщина заматерела и мало походила на ту испуганную решительную девчонку, которую я встретил много лет назад.

Она стала поистине правительницей, хоть и отошла от дел давным-давно ради возобновления карьеры звезды циркового шоу. После ее слов все застыли, обрабатывая информацию.

– Да, он дал мне возможность говорить с вами от его имени, чтобы мы решили вопрос. Он даст знания и направления, а вы – ресурсы для поиска.

– Конечно, дадим. Но при определенных условиях. Если этот великовозрастный Дух хрустальный думает, что сможет освободиться, а потом миром править… Обойдётся! Нам нужно соглашение.

Все с одобрением закивали. Мими, как никто другой, знала, как общаться с хрустальными драконами, и в этом ей верили. Снова возникла пауза. Мне казалось, что Спирея имеет с Лавли связь и сейчас согласовывает дальнейшие действия. И я угадал:

– Дух согласен на любые условия, лишь бы найти девушку.

– В смысле девушку? Ты же сказала, дитя пришло в этот мир. Не знаю, как у вас в Либердаре, а в шести полисах дети за несколько недель не вырастают!

Коул жестко высказал то, что было на языке у меня. Только вот дальнейшие слова Лавли повергли меня в шок:

– Дитя пришло, но это не означает, что оно вышло в этот мир. Моментом рождения считается миг, когда оно было зачато. Каждый раз кровь алого наездника передавалась особым образом по судьбоносной цепочке, являя миру знак. И накануне моей встречи с Венусом замкнулось последнее звено. В ту ночь алый наездник был рождён в утробе своей матери.

– Лира, соберись! Ты уже третий раз одну и ту же связку нам показываешь!

Тоненький голос Натали вывел меня из состояния прострации. Я посмотрела на очаровательную звонкую девушку, извинилась и отпросилась прогуляться.

Беременна. Я что, правда могу быть беременна? Но внутренний голос подсказывал, что это, скорее всего, так. Женские дни вообще не помню, когда в последний раз были, не говоря уже о других признаках, которые я настраивалась не замечать.

Ноги сами собой вынесли меня к большой веранде. Прохладный воздух с речки трепал красные пряди, выбившиеся во время танца. С тех пор как я пришла работать хореографом в театр, мне казалось, что вот оно, мое маленькое стабильное счастье.

Удивительно, что в районе Гнилых специй вообще есть такое место. Поразительно, что люди, лишенные столького, сохранили веру в прекрасное. Театр был самым крупным строением здесь.

Только за счёт расположения в низине у реки это совершенно не чувствовалось. Весь район словно в одну линию был выстроен, за исключением нового здания, в строительстве которого принимал участие отец.

Я узнала про место случайно. Так сказать, оказалась в нужном месте в нужное время. И вцепилась в эту возможность руками и ногами. Сутки от женщины, распределявшей работы, не отходила, пока та не согласилась отправить меня на просмотр.

Ну а в театре мне уже страшно не было. Напротив, мне пришлась по вкусу эта форма творчества. Ни разу не слышала о такой, но Олич, местный грандактор (так он сам себя называл), рассказал, что это исключительно их оринтадарское изобретение.

Причём эксклюзивное. И якобы впервые несколько бродячих артистов объединились именно здесь, в районе Гнилых специй, а потом уже понятие «театр» просочилось в район Увеселений Оринтадара.

– Что-то случилось? Почему не готовишь девчонок к выступлению?

Ну вот. Уже кто-то доложил. Олич собственной персоной решил проинспектировать меня. Нехотя повернулась к мужчине, пытаясь придать лицу виноватое выражение.

За время работы приметила, как он любит, чтобы перед ним если и не пресмыкались, то вид имели обеспокоенный и пристыженный. И действительно, Олич с прищуром смотрел на меня, ища следы раскаяния.

Он был невысокий, рыжий и такой худой, что, казалось, его можно переломить пополам. Его оранжевые глаза сливались с цветом волос, бровей и бороды. Наверняка он носил ее только для того, чтобы не казаться ребёнком. Спорю, с таким телосложением Олич не внушал большого уважения. Хотя положение у него было высокое по местным меркам.