Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф

— Ты — моя! — Голос Киссара прозвучал подобно боевому кличу, и, подчиняясь звукам собственного голоса, он устремился к девушке.

Даже холодный блеск глаз Ану-син не мог остановить его. Но неожиданно для него девушка оттолкнула его гневным и гордым движением. Оторопев от столь резкого отпора, Киссар застыл на месте с округленными от изумления глазами. Однако это длилось недолго, и он снова ринулся к Ану-син, поглощая её жадным взором. Его коренастое тело точно всё судорожно сжалось от объявшего его желания. Его выпуклая грудь, поросшая чёрными жёсткими волосками, тяжело вздымалась, ноздри трепетали. Вдыхая исходившее от девушки благоухание, Киссар жаждал одного: схватить её, поглотить, подмять под себя её прекрасное и всё ещё недоступное тело.

Ану-син же, глядя на него, тоже не скрывала своих чувств: негодования и острого отвращения.

— Ты моя жена, моя пленница, моя рабыня! Отныне ты принадлежишь мне и телом и душой! — вскричал Киссар, стараясь придать своему голосу властный тон.

Но Ану-син это не впечатлило: она не изменила ни своей позы, ни выражения лица.

— Ты пьян, — молвила она, глядя ему в глаза.

— Пьян, но не бессилен, — возразил Киссар и попытался поцеловать девушку, но ему это не удалось: Ану-син вскинула голову, тряхнув волосами, и на его губах остался лёгкий привкус мирры.

— Я желаю обладать тобой сейчас же, немедленно! И ты не смеешь противиться моим желаниям, — эти слова Киссар произнёс почти с угрозой, хотя голос его дрожал от возбуждения.

Невозмутимое молчание Ану-син злило его; её взгляд не сулил лёгкой победы. Пламя факелов освещало её грациозную фигуру, облачённую в тонкий балахон невесты, придавало её коже ослепительный, особый блеск, а глазам — то холодное сияние, которое присуще лишь звёздам. В этот миг Ану-син, молчаливая и неприступная, казалась самой богиней. И Киссар, внезапно охваченный каким-то необъяснимым суеверным страхом, опустился перед ней на колени.

— Слышал ли ты о чуде, свершившимся в час моего рождения? — наконец тихим и таинственным голосом заговорила Ану-син, глядя сверху вниз на обращённое к ней лицо Киссара.

— Да, я слышал, — смиренно отозвался сын Залилума.

— Голубка, коснувшаяся своим крылом моего чела, была знаком, ниспосланным самой Иштар! Спутница вечно молодого Бэла-Мардука, дочь Сина, сестра Шамаша, владычица всего сущего на земле призвала меня служить ей — ей одной! — Голос Ану-син проникал в мозг Киссара, проницательный взор её блестящих бездонных глаз, казалось, пронизывал насквозь его душу. — Как смел ты в угоду своим низким желаниям посягнуть на то, что не принадлежит тебе, что должно быть принесено в жертву всемогущей Иштар? Ужель кара небесная не страшит тебя? Или, быть может, ты думаешь, что божий гнев не обрушится на тебя и всю твою семью в тот миг, когда я произнесу слова древнего проклятия?

— О нет, нет! — воскликнул Киссар, дико озираясь. — Не говори так, Ану-син! Не привлекай ко мне гнева великой Иштар! Я знаю, она всевластна, мстительна и жестока! И ты… ты такая же! О нет, не губи меня! Хотя… хотя я и так уже погиб от любви к тебе…

Он уронил голову и безвольно опустил руки.

Безмерная гордость обуяла Ану-син. Она почувствовала, что уже близко к завершению задуманное ею.

— О великая Иштар! — Девушка торжественно вскинула руки. — Ты меня любишь, я знаю! Ты вдохнула в меня жизнь, ты одарила меня красотой, ты жаждешь видеть меня в своей земной обители! И, о Иштар, клянусь твоими первыми лучами, что освятили моё рождение, не будет у тебя служительницы старательней и преданней Ану-син!

Шёпот девушки окутывал слух Киссара, точно ветерок, смешанный с тонким ароматом вина и сладким запахом благовоний. Хмель уже выветрился из его головы, зато теперь он был подвластен иной, прежде неведомой ему силе. Ану-син, недавно казавшаяся ему сосудом, из которого можно пить наслаждения, теперь пугала его; недавно казавшаяся ему сладостней вина — ныне она была страшнее смерти. Её голос, её речи подавляли его волю. В какой-то миг он поверил в то, что Ану-син — тень самой Иштар, и он, закрыв руками голову, припал лицом к полу…

Когда Киссар очнулся и, поведя плечами, разогнал остатки наваждения, Ану-син в комнате не было. Он вскочил на ноги и громко окликнул её. Ответа не было. Точно вихрь закружился Киссар по дому, заглядывая в каждый угол и терзая расспросами пьяных гостей.

Ану-син исчезла.

Обезумев от бешенства, Киссар взвыл и, схватив свой кинжал, выбежал из дома. Меркара, сидевшая на своём месте у очага, посмотрела ему вслед усмешливым взглядом.

А Ану-син тем временем была уже далеко. Она бежала по полю, с наслаждением погружая в лежавшую на траве росу свои босые ноги. По одну сторону от неё свод тёмно-синего неба, где безраздельно властвовал Син, сливался на горизонте с пылью равнин, по другую — с туманом, который поднимался над сверкающими, как начищенное серебро, водами Великой реки; впереди чернела полоса угрюмого кедрового леса.

Ану-син замедлила шаг — тёмный лес пугал таинственными шорохами, затем, пересилив страх, всё же вошла под густой полог кедровника. Суровые колонны величественных деревьев обступили её, своды высоких крон закрыли небо. Здесь было темно и тихо, как в гробнице. Лишь ночная птица иногда вдруг нарушала безмолвие резким криком, принуждая Ану-син прислушиваться: не грозит ли тишина опасностью? Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание, прижалась лбом к мшистому стволу кедра и задумалась.

Откуда принёс ветер семена этих могучих, невиданных в Аккаде деревьев? Какая земля питала корни их предков? Несколько семян заронил ветер-сеятель в тёплую аккадскую землю и взошли всходы. Маленький хвойный островок — кедровник. Ану-син вспомнила сказания о легендарном герое Гильгамеше, которые подобно песням передавалось из поколения в поколение. Вот в таком же кедровом лесу жил свирепый великан Хумбаба, чьё имя «опаляло страны». Бесстрашный Гильгамеш срубил кедр, в котором была сокрыта душа чудовищного Хумбабы, и таким образом сумел победить его. Однако, умертвив Хумбабу, герой потерял своего единственного верного друга Энкиду. Ану-син вспомнила слова Энкиду, который говорил, что беспокойная душа приносит миру горе и что лучше было ему остаться зверем и тесниться у водопоя или кедром и качаться от ветра, пока не сломит. На что Гильгамеш ответил: «Боги, создав человека, в сердце его вложили беспокойную душу. Он должен открыть все тайны и мир подчинить своей воле».

Ану-син почему-то подумала о том, что и её боги неспроста наделили редкой красотой и даром управлять не только животными, но и людьми, что и она когда-нибудь добьётся власти над теми, кто сейчас был могущественнее её. Она сравнила свою судьбу с судьбой славного героя. Пожертвовав другом, Гильгамеш обрёл вечность. А кого она принесёт в жертву, чтобы достичь своей цели?..

Неожиданно раздавшийся крик какого-то зверя заставил Ану-син двигаться дальше. Чем больше девушка углублялась в лес, тем гуще он становился. Мох, то тёмный и мягкий, как бархат, то седой и клочковатый, как борода хазанну Техиба, стлался ей под ноги.