Путь на север - Анук Арудпрагасам

них после секса; давай, прошептала Анджум, я с удовольствием. Она вышла первой, Кришан выждал минуту-другую и тоже принялся пробираться по темному вагону, стараясь не шуметь, хотя вряд ли кто-то его услышал бы. Кришан открыл дверь, вышел в тамбур, в лицо ему ударил прохладный ветер, Кришан прищурился от флуоресцентного света, увидел, что Анджум стоит слева у открытой двери и смотрит на пролетающие мимо пейзажи. Кришан осторожно взял ее за плечо, она мигом повернулась и закрыла тяжелую железную дверь, чтобы не дуло. Достала из кармана сигареты, одну протянула Кришану и зажгла обе в безветрии замкнутого пространства. Снова открыла дверь, закрепила ее на стене, в тамбур опять рванулся ветер, Анджум стояла в дверном проеме и смотрела наружу. Кришан бросил взгляд поверх ее плеча на землю, мимо которой они проезжали, на мелькавшие очертания деревьев, кустов: все окутывала тьма, представлявшаяся бесконечной. Стоять в одном проеме с Анджум было тесно, и Кришан, легонько стиснув ее загривок, отошел к закрытой двери напротив: ему хотелось чуть-чуть побыть одному, осмыслить случившееся. Он нажал на ручку двери, открыл ее, закрепил к стене, чтобы тоже выглянуть наружу, затянулся сигаретой; все, что вблизи, проносилось мимо, неосвещенный же горизонт казался неподвижным, ветер бил в лицо, тонкий стальной пол дрожал под его ногами. Они могли быть где угодно на бескрайнем просторе меж Бомбеем и Дели, в бесконечной стране, всегда олицетворявшей для Кришана конец и начало времен, и, глядя на серебристые очертания деревьев и опоры линии электропередачи, подчеркивавшие плоскость ландшафта, Кришан вдруг поймал себя на том, что его снова тянет к Анджум, так и подмывает обнять ее, сказать, как сильно он любит ее, как страстно ее желает, признаться, как тосковал без нее. Кришан щелчком отправил окурок за дверь — искра мелькнула, растаяв в редеющей тьме, — и повернулся к Анджум, а та, наверное, почувствовала его взгляд: тоже выбросила окурок и обернулась к нему. Она стояла, не двигаясь, в дверном проеме напротив Кришана, чуть наклонившись вправо, одной рукой по-прежнему сжимала поручень, просторная ее рубаха парусила на ветру. Белый свет, падавший с потолка, подчеркивал прелесть Анджум, резче выделял строгость ее черт — глаза сощурены, брови насуплены, на губах усталая блаженная улыбка. За спиной Анджум в дверном проеме миг за мигом проносилась темная земля, миля за милей тянулись, появляясь и исчезая, неизвестные места, где люди живут своей неизвестной жизнью, но Кришан не отрываясь смотрел на Анджум, а она на него, и обоим казалось, будто они потерялись в этой далекой ночи, сквозь которую с грохотом мчится поезд, словно все эти бескрайние просторы пролегли прямо здесь, в тамбуре между ними, словно близкое и далекое каким-то неведомым образом сложилось в одно пространство. Кришан не знал, что будет между ними дальше, в ясности этого мига и легком опьянении табаком догадывался: предсказать ничего нельзя, и пока он с Анджум, так и будет метаться меж упоением и тревогой. Он смотрел на нее, она на него, за ее спиной пролетали пейзажи, но Кришан сознавал лишь, как моргает Анджум, как колотится его сердце, — и радовался тому, что они с Анджум пребывают в одном времени, одном пространстве, что хотя бы сейчас они делят мгновение, то мгновение, в котором уместилось не только близкое и далекое, но и прошлое, и будущее, мгновение, лишенное длины, ширины, высоты, тем не менее вмещало в себя все самое главное, точно прочие составляющие мира — лишь вселенские декорации, иллюзия, что, будучи разоблаченной, беззвучно исчезнет. То, что за неимением лучшего слова называют любовью, понял Кришан в тот вечер, не столько отношения между двоими, сколько отношения между двоими и миром, которому они свидетели, миром, чья видимость и пелена улетучивается по мере того, как эти двое все больше и больше погружаются в то, что зовется любовью. Влюбленность — или то, что достойно называться влюбленностью, понял Кришан в тот вечер, — состояние не столько эмоциональное или психологическое, сколько эпистемологическое, состояние, в котором двое держатся за руки и в безмолвном изумлении смотрят, стиснув зубы, нахмурив брови, как с окружающего их мира постепенно спадают покровы, как лживость обыденной жизни редеет и тает перед глазами, яркие краски, громкие звуки, поверхностные восторги, тревоги, — все уходит одно за другим, остается лишь время, обнажившееся до сути, как единственный способ постижения мира, так что, даже если это состояние продлится недолго, даже если будет утрачено, как утрачивается всегда, в силу привычки ли, обстоятельств или медленного, печального шествия лет, подаренное им знание все же останется, знание о том, что жизнь, в которой мы обычно участвуем, не вполне настоящая, что времени необязательно идти так, как оно обычно проходит, что можно жить, дышать, двигаться в едином моменте, что единый момент бывает не костяшкою на спице счетов конечной длины, а океаном, в который можно войти, но никогда не достичь далеких его берегов.

С той поездки, с того момента, когда они стояли друг напротив друга в ночном поезде до Бомбея, минуло почти четыре года, и, сидя сейчас в поезде, идущем с одного конца его родины на другой, Кришан в который раз думал о том, сколько времени пролетело, сколько всего случилось, сколько переменилось. Прочитав в пятницу письмо Анджум, он гадал, что ей ответить, насколько подробно описать ту жизнь, какою он нынче живет, быть искренним или же равнодушным. Он представлял, как расскажет Анджум о том, чем занимался по возвращении на Шри-Ланку, о двух годах на северо-востоке, о первоначальном рвении, сменившемся утратой иллюзий, о жизни в Коломбо, о прочитанных книгах, о вечерних прогулках. Интересно, как она отреагирует на его письмо. Кришан воображал, как поразится Анджум, когда прочитает обо всем, что он сделал и повидал, когда осознает, сколько он всего понял о жизни и о себе. Ответит она не сразу, а чуть погодя, через неделю-другую, между ними мало-помалу завяжется переписка, медленная, вдумчивая, даже исповедальная, и, наконец, они встретятся где-нибудь на нейтральной территории, мечтал Кришан, Анджум, конечно же, удивится, снова увидев Кришана, изумится тому, как он возмужал за эти четыре года, как раздались его плечи, как окрепли руки и ноги, как осунулось лицо, изумится уверенности, с которой он теперь держится и говорит. Мысль о том, чтобы написать Анджум, обнадежила его в пятницу, точно перед ним открылась неожиданная возможность, а именно — возможность восстановить связь с прошлым, которое он почти позабыл, пожалуй, даже возможность воссоединиться с Анджум, но, размышляя об этом сейчас, Кришан уже сомневался, стоит