Невероятное паломничество Гарольда Фрая - Рейчел Джойс

Еще не совсем стемнело, и они прогулялись по косе, протянувшейся между морем и топким лугом. После двух рюмок Морин согрелась внутри и лишилась привычной четкости контуров. Стая чаек следовала за ветром. Рекс сказал, что здесь водятся и славки, и большие хохлатые поганки. «Элизабет никогда не интересовалась живностью — говорила, что они все для нее на одно лицо». Морин слушала его и не слушала. Она думала о Гарольде и снова прокручивала в воображении их первую встречу, состоявшуюся сорок семь лет назад. Странно, что она на бесконечно долгое время изгнала из памяти подробности того вечера.

Она сразу же заметила Гарольда. Такое невозможно было пропустить. Он в одиночку отплясывал джайв на самой середине танцзала, и полы пальто вертелись вокруг него, как шестеренки. Создавалось впечатление, что он в танце выпускает наружу нечто, запертое глубоко внутри. Морин никогда не видела ничего подобного; молодые люди, с которыми знакомила ее мать, все как один были чопорными занудами в черных галстуках-бабочках. Вероятно, несмотря на темноту и толкотню танцзала, он тоже заметил, что она глядит на него, потому что внезапно остановился и встретился с ней взглядом. Потом он снова танцевал, а она не сводила с него глаз. Морин словно пригвоздили к месту. Ее влекла за собой необузданная энергия и абсолютная цельность танцора. Гарольд снова замер и снова перехватил ее взгляд. А потом протиснулся к Морин сквозь толпу и навис над ней так близко, что она почувствовала запах его разгоряченной кожи.

Теперь тот эпизод не просто возник в ее памяти, а вспыхнул с первоначальной яркостью — как Гарольд потянулся губами к ее уху и отвел в сторону локон, намереваясь что-то сказать. От дерзости его поступка по затылку ее словно пробежали электрические искры. Даже теперь Морин чувствовала кожей легкое покалывание. Что же такое он ей тогда сказал? Наверное, что-то ужасно смешное, потому что оба расхохотались до колик, до неприличной икоты. Морин вспомнила, как развевались за ним полы пальто, когда он пошел в бар за стаканом воды, а она осталась его ждать. В ту пору ей казалось, что все кругом освещается, словно по волшебству, стоит только Гарольду появиться где-то поблизости. Кто были те два юных существа, предававшиеся смеху и танцам с таким самозабвением?

Морин вдруг почувствовала, что Рекс замолчал. И смотрит на нее.

— Дорого бы я дал, Морин, чтобы узнать ваши мысли!

Она улыбнулась и покачала головой:

— Так, ерунда…

Они стояли рядышком и смотрели на морскую гладь. От закатного солнца по ней от горизонта к берегу протянулась алая дорожка. Морин подумалось, где, интересно, спит сейчас Гарольд, и захотелось пожелать ему спокойной ночи. Она сильно запрокинула голову, выглядывая в вечереющем небе первые проблески звезд.

Окончание ливня ознаменовалось новым буйным ростом. Деревья и травы пышно цвели и благоухали. На трепещущих ветках конского каштана распустились и тянулись ввысь тонкие розоватые свечки. Белые зонтики бутеня заполонили обочины. Мускусная роза карабкалась по садовым оградам, и первые багровые пионы расправляли лепестки, словно вырезанные из шелковой бумаги. Яблони понемногу сбрасывали свой наряд и наливались бусинками плодов, на опушках голубели пространные омуты пролески. Опушились начиненные семенами головки одуванчиков.

Уже пять дней Гарольд шагал без устали, минуя Отери, Полден-Хиллз, Стрит, Глэстонбери, Уэллс, Рэдсток, Писдаун-Сент-Джон, и утром в понедельник добрался до Бата. В день он в среднем проходил миль по восемь, и теперь по совету Мартины пополнил запас ваты, лосьона от загара, пластырей, чистых бинтов, антисептического крема, накладок на волдыри «Молскин», купил щипчики для ногтей и — на всякий случай — энергетическую мятную плитку «Кендал». Он также приобрел впрок туалетных средств и стирального порошка и, тщательно упаковав их, сложил вместе с новым рулоном изоленты в рюкзак сожителя Мартины. Проходя мимо витрин магазинов, Гарольд видел в них отражение подтянутого, чрезвычайно бодрого человека и иногда вынужден был присматриваться, точно ли это он сам. Компас показывал строго на север.

Теперь Гарольд не сомневался, что его поход только начинается. Раньше он думал, что пустился в путь в тот момент, когда решил дойти до Берика, а сейчас понимал, как был тогда наивен. Начала случаются не однажды и весьма по-разному. Можно убеждать себя, что начинаешь что-то с нуля, тогда как на деле все преспокойно идет, как прежде. Гарольд осознал свои недостатки, преодолел их, и подлинное его предприятие разворачивалось только с недавних пор.

Каждое утро солнце выглядывало из-за горизонта, постепенно достигало зенита и снова садилось. Так происходила смена дней. Гарольд надолго останавливался посмотреть на небо и на то, как менялась под ним земля. Восход золотил холмы, а окна, его отражавшие, пламенели так, что казалось, будто они объяты пожаром. Вечером под деревьями ложились длинные тени — тоже лес, только особый, сотканный из темноты. Гарольд шагал, рассекая предутренний туман, и улыбался придорожным столбам, упрямо тянувшим головы ввысь из молочно-белой дымки. Холмы становились все более пологими, сглаживались, расстилая перед ним свою нежную зелень. Гарольд миновал протяженные сырые сомерсетские низины с ручейками, посверкивавшими, будто серебряные иголки. У линии горизонта маячил грузный силуэт горы Гластонбери-Тор, а за ней простиралась Мендипова гряда.

Ноге Гарольда мало-помалу полегчало. Опухоль из багровой превратилась в зеленоватую, а потом сошла в еле заметную желтизну, и он больше не боялся за нее. Даже напротив, обрел уверенность в себе. Переход от Тивертона до Тонтона был исполнен боли и ярости. Гарольд требовал от себя больше, чем ему было по силам, поэтому поход обернулся битвой с самим собой, и Гарольд потерпел в ней поражение. Теперь по утрам и вечерам он не забывал сделать несколько несложных упражнений на растяжку, а через каждые два часа пути отдыхал. Волдыри он лечил, не дожидаясь воспаления, и нес с собой запас питьевой воды. Он снова начал штудировать справочник дикорастущих трав и узнавал по нему придорожные растения и их применение: какие из них дают плоды, используются в кулинарии, ядовиты и прочее, листья каких из них имеют целебные свойства. От дикого чеснока в воздухе разливался сладковато-едкий аромат. Гарольда с новой силой поразило разнообразие под его ногами, на которое он раньше не удосуживался даже взглянуть.

Он по-прежнему слал открытки Морин и Куини, сообщая им о своем продвижении, и иногда писал девушке с автозаправки. По совету путеводителя по Великобритании Гарольд посетил музей обуви в Стрите и по пути заглянул в магазинчик в Кларкс-Вилидж, хотя был твердо убежден, что нехорошо бросать свои тапочки для парусного спорта, если уже проделал в них такой путь. В Уэллсе он купил для Куини розовый кварц — подвеску на окно, а для Морин — карандаш, вырезанный из ивового прутика. Несколько милых представительниц «Женского института»[17]убеждали его купить бисквит «мадера», но Гарольд их не послушал и выбрал вместо него берет ручной вязки того самого коричневого оттенка, который нравился Куини. Затем он зашел в кафедральный собор и посидел там в умиротворяющих лучах света, льющегося из-под купола, словно вода. Гарольд напомнил себе, что столетия назад люди строили церкви, мосты и корабли и делали все это, если вдуматься, в порыве безумия и веры. Убедившись, что никто не смотрит, он опустился на колени и попросил поберечь тех, с кем он успел познакомиться в походе, и тех, с кем ему только предстоит встретиться. Для себя он пожелал достаточно воли, чтобы продолжать путь. Заодно попросил прощения за свое неверие.