Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

– А господин Розенберг не собирается посетить Петербург? – перебила его Глафира.

– Нет. Насколько мне известно, нет, – раздраженно отозвался Виль. – А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Просто любопытно…

В карете Виль стал словно другим человеком, исчезла светская улыбка, и даже блеск глаз куда-то подевался. Карие глаза его стали матовыми, глубокими, опасными. Холеные руки – маленькие, женские, такая кисть и шпагу не удержит – пришли в волнение. Он все складывал их в замок, а потом разъединял с легким хрустом и морщился, словно от боли.

– Розенберг сказал, что я могу рассчитывать на вас полностью. В Гамбурге вы успели показать себя с лучшей стороны. А теперь я скажу вам, в чем, собственно, дело. В России намечаются некоторые, – он замялся, хрустнул пальцами, – изменения. И Европа желает быть в курсе происходящего здесь. Вы меня понимаете?

– Нет.

– На свете есть не только русская политика. Есть еще и европейская политика. Не скажу, чтобы Россия представляла какую-то особую опасность Европе, но она часто вмешивается в дела, которые ее совершенно не касаются.

– Но ведь государыня Екатерина немка.

– Так-то оно так… Во Франции существует пословица – роялист, больше чем сам король. А в Петербурге про Екатерину говорят, что она больше русская, чем все ее подданные. Более того, она и их учит быть русскими. Но это так, к слову. Сейчас у русской императрицы большие затруднения. Война с Турцией затянулась, а ей надо перебросить войска с внешних границ для войны с бунтовщиками. Здесь, в Петербурге, тишь и гладь, а ведь Пугачев очень опасен.

– Ерунда. Шайка каторжан, воров и убийц.

– Европа о Пугачевском бунте осведомлена лучше, чем Петербург. Он уже взял Казань и идет на Москву!

– И это выгодно Европе? – с невинным видом спросила Глафира.

– А вы действительно умный молодой человек. Там, – Виль неопределенно махнул рукой, – сделали правильный выбор. На вас возложена серьезная миссии.

– Опять? – ужаснулась Глафира. – Но я собирался отбыть в отечество! Торговые дела, порученные мне матушкой, окончены.

– С отъездом на родину вам придется повременить. А матушку вашу мы известим.

– Что я должен делать?

– Вам предстоит очень приятная работа, – наконец улыбнулся Виль. – Вы должны вести светский образ жизни, посещать балы, маскарады, гостиные именитых вельмож.

– Но светская жизнь требует денег!

– Я привез вам денег. И не жадничайте. Погодите… – он поднял шторку на окне. – Кучер делает мне знаки. Значит, мы уже на Большой Мещанской. Где ваш дом? Дня через два я извещу вас запиской, и мы встретимся в достойном и безопасном месте. Да, скажите, мне просто любопытно – вы знакомы с бароном Штейнбахом?

– А почему вас это интересует? – осторожно поинтересовалась Глафира.

– Друг мой, да все из-за того же. Все знают, что Штейнбах приготовил текстуру молодости, – взгляд Виля стал почти просительным, глаза опять выразительно заблестели. – Впрочем, я думаю, что все это выдумка, как и приготовление золота в тигле. Правда, Розенберг уверял, что сам видел изобретенный графом аппарат для вызывания духов, но не видел аппарат в действии. Что вы молчите?

– Все это очень интересно, – промямлила Глафира, не забыв напустить на себя таинственный вид, мол, знаю, но не скажу.

Таинственный вид явно разозлил Отто Виля.

– Небольно-то верьте этому господину. Я знаю наверное, что он никакой ни барон, и зовут его не Штейнбах, а Шренфер. Когда-то он был содержателем кафе, только и всего. Может быть, там, между столиков, он словил тайну розенкрейцеров? А может быть, ему только показалось, что словил? – добавил он в раздумье.

На этом и расстались. У Глафиры голова шла кругом. Но фамилию неведомого Штейнбаха она запомнила хорошо. Кто знает, может быть, ей еще придется объяснять, почему ее подбородку не нужна бритва. А усы в случае необходимости можно и приклеить, как на театре.

8

Второй разговор с господином Вилем состоялся через три дня. Достойным и безопасным местом опять оказалась карета, двигающаяся по странному маршруту, словно по спирали. Путь начали у лютеранского собора, а потом, тронулись, нарезая круги, пересекая проспекты и мосты, по пустырям и проулкам.

– Нам предстоит серьезный разговор.

– Я весь внимание, – отозвалась Глафира.

Виль начал очень издалека. Глафира удивилась было, чего ради он начал читать лекцию, словно в университете, но слушала со вниманием. Любое знание о масонах могло ей со временем пригодиться. Она вообще была благодарным слушателем, никогда не перебивала собеседника, а на прямые вопросы отвечала уклончиво. Последнее качество явно вызывало уважение Виля. Скрытность собеседника он приписывал уму и умению хранить тайну.

– Все знают, что в основу немецкого масонства положена «Книга конституций» англичанина Андерсена. Это было давно. Со временем Андерсеновская конституция стала тесна нам. Там было всего три ступени знаний, а мы жаждали большего. Вы знали великого Приора Джонсона? Впрочем, откуда вы могли его знать? Я не знаю вашего истинного возраста, и все время путаюсь в понятиях. Приор Джонсон был послан в Германию, дабы пробудить немцев к шотландскому масонству. Враги оклеветали его, арестовали, и уже десять лет, как он сидит в Вартбургском замке как пленник.

Виль передохнул, строго посмотрел на Глафиру и продолжал:

– Джонсон первый сказал нам, что масонство есть не что иное, как продолжение тайного ордена тамплиеров. Он обладал могучей мистической силой и говорил, что истинный масон уйдет из жизни только тогда, когда сам призовет смерть, поскольку исполнит начертанное и утомится пребыванием на этом свете. Мне посчастливилось присутствовать на одном из его собраний. Все началось в истинную полночь. Не так, как у русских, часы действительно показывали двенадцать часов. Гости явились в полном рыцарском вооружении. Панцири, латы, высокие сапоги символизировали главный смысл: масоны не только монахи, пестующие свою душу, но и воины во славу истины. Джонсон появился под барабанный бой, его сопровождала стража с пиками и алебардами.

Глафира уже поняла особенность характера Отто Виля – он очень увлекался в разговоре. Начнет говорить о чем-то, а потом вдруг сразу вбок, нагородит черте чего, а потом сам же и удивится – о чем это я? Но, как поняла она из дальнейшего разговора, на этот раз господин Виль был строго последователен. Спокойно, по этапам он вел мнимого Шлоса к главному.

– Вернемся к высоким степеням. Формально моя ложа придерживается циннендорфской системы, хотя на деле она уже давно шотландская. Это значит, что кроме обычных трех степеней у нас существуют другие высокие степени. Вы, насколько я знаю, мастер, посвящены в третью степень.

Глафира кивнула.

– У нас есть и четвертая, и пятая, и шестая степени, а может, и того больше. В России об этом не подозревают. До времени мы не хотим делиться с русскими своими знаниями. Наверное, я и не имею права посвящать вас во все эти тонкости, любые знания надо заработать, до них надо дожить. Но труба зовет! На вас возложена ответственная миссия, на вас, и ни на кого другого. Ваша юность наш главный козырь. Она не возбудит подозрения у наших недругов, и вам легче будет выполнить возложенную на вас задачу. И потому я должен объяснить вам тот высокий путь истины, на который вы вступаете добровольно. Я правильно понял? Добровольно?