Застенчивый мотив крови - Чингиз Абдуллаев

— Мне звонил Мустафа Магомедов. Этого придурка нет в участковом пункте. Ты знаешь, где он сейчас находится?

— У нас дома, — ответил Салим.

— Идем, — коротко приказал начальник полиции.

Они вдвоем вышли из палатки. В нее вернулся отец, который, пройдя к молле, сел рядом с ним. Подозвал Максуда.

— Что у вас за возня в этими полицейскими? — недовольно спросил отец.

— Ничего, — ответил Максуд, — все в порядке. У них какие-то свои проблемы.

Он прошел на свое место, снова уселся за стол, чувствуя нарастающее беспокойство. Увидел вошедшего в палатку Сабира, который подошел и сел рядом с ним.

— Как они там? — спросил Максуд.

— Плохо, — признался Сабир, — они плачут, переживают. Я приготовил лекарства. Иначе не успокоятся.

Максуд сжал зубы. Может, Салим прав и на этой войне есть собственные правила справедливости и нравственности. На войне вообще нет универсальной справедливости. И тем более нет нравственности, когда ожесточение и ненависть достигают своего предела…

Он просидел так минут десять, когда вспомнил о том, что ему нужно позвонить в Москву. Он набрал знакомый номер мобильного телефона директора института.

— Илья Денисович, здравствуйте, — сказал он, — извините, что беспокою вас. Но у меня в семье произошла еще одна трагедия. Два дня назад умер мой младший брат.

— Послушайте меня, Максуд Касумович, — явно разозлился Реутов, — у нас очень важные проблемы. Необходимо ваше присутствие. А у вас на родине все время происходят какие-то невероятные события. Сначала ваш дядя, теперь ваш брат. Я, конечно, вам верю, но все это уже напоминает какой-то неудачный фарс, простите за такие слова.

— Но я задержусь только на два дня. Не больше.

— Очень надеюсь, — сказал Реутов и положил трубку.

Максуд задумчиво посмотрел на телефон и набрал номер Майи. Она сразу ответила.

— Я так долго ждала твоего звонка, — призналась она, — не хотела тебя беспокоить, понимала твое состояние.

— Нет, — возразил он, — ты даже не представляешь, как мне плохо.

— Что случилось? — испугалась она.

— Убили моего младшего брата, — сообщил Максуд.

— Какое несчастье! — вздохнула Майя. — Может, мне приехать к тебе? Я могу все бросить и прилететь.

— Не нужно. Это только усложнит мои проблемы, — сказал Максуд. — Ничего. Постараюсь вернуться через несколько дней. Ты за меня не беспокойся.

— Как это случилось? Тебе ничего не грозит? — спросила она.

— Нет. У меня все в порядке, и я скоро прилечу.

— Звони мне, — попросила она, — каждый день звони.

— Обязательно, — пообещал он, — а сейчас не могу разговаривать. Извини.

Максуд увидел, как в палатку вернулся Салим, который подошел к нему и сел рядом.

— Что случилось? — тревожно спросил Максуд. — Что там произошло?

— Он застрелился, — сообщил Салим, усаживаясь рядом, — все нормально.

Максуд прикусил губу. Этот участковый только несколько минут назад пил чай вместе с ними в этой палатке. И сейчас его нет. Может, здесь другая цена жизни и крови, в который раз подумал он.

— Этот тип подставил твоего брата, Максуд, — услышал он горячий шепот Салима, — и поэтому не нужно его жалеть.

Салим провел начальника полиции к себе домой. Вместе они поднялись на второй этаж, вошли в комнату, где под охраной Мурада сидел участковый. Ибрагим Юсупджанов покачал головой. Только этого не хватало. Двое штатских разоружили его офицера полиции.

— Доигрался? — грозно спросил он. Абдулкерим сидел, опустив голову. Было заметно, что он плакал.

— Как ты мог так глупо подставиться, — возмутился начальник полиции, — чтобы твой номер телефона оказался записанным у бандита? И он тебе звонил несколько раз. А потом ты ему звонил. Ты хоть понимаешь, что не сможешь от этого отвертеться. Если ваши переговоры были за несколько минут до убийства. Тебя не только выгонят из полиции, тебя посадят в тюрьму на двадцать лет, и ты выйдешь оттуда стариком. А еще твоя семья должна будет столько лет тебя кормить. Или ты уже вообще ничего не понимаешь?

Он ругал его не за то, что он взял деньги у бандитов, помогая убивать судью и его племянника. А только за то, что он попался на этих убийствах из-за своей неосторожности, из-за которой теперь могли пострадать его руководители. И все находящиеся в комнате понимали беспокойство начальника полиции, которого волновали собственная карьера и честь мундира, а не предательство его офицера.

— Сколько получил? — спросил Юсупджанов. — Только не лги.

— Двадцать тысяч, — всхлипнул Абдулкерим, опустив голову.

— Ну и дурак, — махнул рукой подполковник, — из-за такой ничтожной суммы сломал себе жизнь. В общем, ты человек неглупый — должен сам все понимать. Впереди у тебя позор, тюрьма, дети будут опозорены, жене придется столько лет возить тебе передачи. И еще все будут говорить, что ты помогал бандитам. Они не смогут даже нормально здесь жить. А если ты неожиданно погибнешь…

Абдулкерим поднял голову. В глазах был испуг.

— Если неожиданно погибнешь, — продолжал начальник полиции, то тогда… Я сделаю все, чтобы эту историю замять, помочь твоей семье и выхлопотать для жены пенсию за погибшего сотрудника МВД. Твой сын еще будет гордиться отцом, который застрелился из-за того, что не сумел найти и обевредить бандитов, которые убили на его участке судью и заместителя председателя исполкома.

— У меня маленькие дети, — взмолился участковый, — я не могу. Совсем маленький сын.

— Сволочь, — не выдержал Мурад, — у погибшего Васифа тоже были дети. Трое детей, которые остались без отца из-за твоего предательства.

— Нет, — снова заплакал участковый, — не нужно. Я не хочу стреляться.

— Тогда тебя посадят. Сам виноват, — безжалостно заявил подполковник.

Участковый упал на колени.

— Нет, — запричитал он, — не нужно. Очень прошу вас. Я готов отсидеть в тюрьме сколько нужно.

— Нельзя, — почти ласково произнес начальник полиции, — не получается. Если попадешь в тюрьму, то сразу всех подведешь. И нас, и свою семью опозоришь. Зачем тебе это нужно? А так уйдешь героем. Может, даже твоим именем назовем школу, в который ты учился.

— Она уже названа именем героя, который погиб четырнадцать лет назад, — вспомнил Абдулкерим.

— Ничего. Назовем твоим именем другую школу. Или улицу. А может, детский садик, — так же ласково сказал подполковник, сжимая обе руки участкового, который пытался обнять его ноги.

Салим и Мурад переглянулись. Им было противно на это смотреть.

— Я не могу, — плакал Абдулкерим, — вы должны меня понять. Я не могу так поступить.