Куколка - Генри Лайон Олди

– Ага! От Мальцова! Он взаправду граф?

– Граф. Его сиятельство. Ну, давай депешу!

– Не-а, не дам. У меня идентификатора нету. А каждому на слово верить – проторгуешься, – курьер, несмотря на юный возраст, оказался человеком практичным. – Она на почте, 6-е отделение. Вот извещение, – он сунул Лючано мятый корешок, исписанный по-террафимски: значки и загогулинки, похожие на птичьи следы. – Велено сказать, чтобы вы сами получили. Тут рядом! Пошли, я провожу…

Мальчишка поминутно озирался, шмыгая носом. Его нервозность раздражала. Хотелось отвесить торопыге подзатыльник. Вдвойне нервировало то, что снова не удавалось понять, откуда растут корни раздражения: из реальных причин – или благодаря влиянию проклятого «ошейника».

– Ну, чего вы стоите? Пошли! Депеша же!

Татуировка начала дико свербеть. Зуд проник в поры, быстро растекаясь по телу. Голова закружилась, стало легко-легко, словно гравитацию отменили приказом по Галактике. Перед глазами вспыхнул и рассыпался звездный фейерверк.

– Вы чего? Эй, вы чего?!

«Ничего, – хотел ответить Лючано. – Сейчас пойдем.»

Но не успел.

Шарль Касхоун, историк, автор «Принципов свободы», утверждал, что Первую Куклу изобрела Первая Девочка, реализуя материнский инстинкт. Таким образом кукла стала прообразом человека, а ее взаимоотношения с девочкой – прообразом творчества в целом, и театрального искусства в частности.

Современник Касхоуна, искусствовед Ингре Тинжан выдвинул альтернативную гипотезу. По Тинжану, кукла есть результат желания Первого Верующего создать образ Первобожества – образ подвижный и доступный, позволяющий, так сказать, обеим сторонам «дергать за ниточки».

Сторонники каждой из версий по сей день ведут яростные споры.

А девочки играют в куклы.

И фанатики воздвигают идолов.

– Движение на трассах в районе Хвостовой Трещотки будет восстановлено в полном объеме в течение ближайших суток. Для зачистки района направлен патрульный крейсер класса «Ведьмак» с рейдером поддержки. Администрация космопорта приносит извинения…

Дождавшись, пока чмокнет дезинфицирующая мембрана, профессор Штильнер взял с ленты транспортера саквояж и картонку со шляпой. Шляпу он купил по дороге, во время пересадки на дикой, варварской Кемчуге, и теперь недоумевал: зачем?

Шляп он не носил.

В целом рейс получился ужасным. С первой минуты полета разыгралась мигрень. Болеутолители, рекомендованные корабельным диагностером, помогали, как мертвому – припарки. От лекарств, а главное, от каленых гвоздей, по шляпку вбитых в темя, Штильнер впал в депрессию: хотелось стать жертвой террористического акта. Кормили на лайнере сносно, но злоупотребляли специями. К рыбе отказались подать лимон. Дама из соседней каюты, женщина выдающаяся во всех отношениях, очень хотела замуж. В четвертый раз по законам Мондонги; в шестнадцатый – по законам Сивана.

Объектом своих матримониальных притязаний она выбрала сами понимаете кого, усугубляя депрессию профессора и вынуждая к затворничеству.

К счастью, дама сошла на Магхе, оставив Штильнеру письмо.

Письмо он утилизировал, не читая.

Две пересадки лишь усилили отвратительное настроение. На Хиззаце всех пассажиров, ожидающих старта, бесплатно увеселяли в честь рождения правнучки у местного верфевладельца Берсаля. Шесть часов песен, танцев, комических скетчей, галлюциногенных взаимо-губок, выпивки на дармовщину и прочего насилия над свободной личностью – это, знаете ли, слишком. А на Кемчуге, где профессор и обзавелся дурацкой шляпой, он стал свидетелем драки между горцами-аборигенами, охранниками тамошней тюрьмы, и троицей охотников с Честера.

Горцам не повезло: охотники оказались модификантами, людьми строгих нравов, со втяжными когтями и гормональными ускорителями реакций. В результате конфликт быстро исчерпал себя. Костюм пришлось отдать в химчистку: невольного очевидца с ног до головы забрызгало кровью.

– Пассажиров, отбывающих рейсом 97/31 Китта – Хордад – Шравана отправлением в 11:36 по местному времени, просим пройти на посадку к 69-му выходу терминала «Лямбда». Повторяю…

Вздохнув, профессор двинулся в сектор досмотра. Запах бетеля пропитал космопорт насквозь, преследуя Штильнера по пятам. Рослый таможенник долго изучал его паспорт. Черное лицо офицера лоснилось, вызывая неприятные ассоциации.

– Сечень? Это в Архиерее?

– Бета Архиерея.

– Цель поездки?

– Частная.

Вокруг саквояжа, игнорируя картонку со шляпой, накручивала кольца полицейская мамба. Таможеннику не нравился профессор, а мамбе не нравился профессорский багаж. Змея шипела и нервно трепетала жалом.

– Откройте, будьте любезны. Что это?

– Варенье. Из малины.

– Варенье?

– Да. Берут, знаете ли, малину, варят с сахаром…

– Продукты питания, не прошедшие утвержденного цикла обработки, к ввозу на Китту запрещены.

– Это не продукт питания, – профессор озверел. Мигрень, ужасный рейс, скверное расположение духа, а также придирки таможенника толкали к безумствам. – Это медикаментозное средство. От подагры и приступов эпилепсии. Также, молодой человек, это предмет культа. Ни один сеченец не покинет планеты без банки малинового варенья. Если угодно, запросите энциклопедический справочник Гратовского – раздел «Обычаи и верования»…

– Хорошо, баас Штильнер. Вот ваш паспорт. Добро пожаловать на Китту.

Мамба, разочаровавшись, вернулась на поясной крюк офицера.

Покинув космопорт, Штильнер взял на стоянке извозчика-пигмея. Подвижный, как если бы целиком состоял из пружинок, извозчик не стал ломить цену – за доставку к отелю «Макумба» (7-я кольцевая, Синий крааль) он запросил всего полсотни экю. Тем не менее, профессор собрался было торговаться, бросил взгляд на кишку квазиживого подъемника, которая гадко пульсировала, ощутил тошноту и согласился.

Солнце над Киттой старалось вовсю. Ослепительно-голубой свет Альфы Паука вызывал резь в глазах. Купив у пигмея, человека, безусловно, предприимчивого, темные очки за двадцатку («Настоящий «Сейба», бвана! Г'Ханга лицензией не торгует!..»), Штильнер сел подальше от края аэромоба. Мигрень шла на убыль. Головную боль сменила подавленность. Казалось, в небе над космобестиологом, в курортном, умопомрачительном, излечивающем все болезни небе Китты распласталась тень соглядатая-невидимки.

И соглядатай испытывал жесточайшее чувство deja vu.

Желая отрешиться от глупых мыслей, Штильнер вспомнил свой опыт общения с «человечком» графа Мальцова. Загадочная личность, представившись как Филер, частный детектив категорически отказывался от личных встреч, а на связь никогда не выходил без «уродца» – исказителя внешности. В итоге профессор не знал ни его лица, ни телосложения, ни настоящего имени. Впрочем, Филеру доверял граф. Этой рекомендации хватало с лихвой.