Телефонист - Роман Канушкин

Она прокашлялась:

– В каком смысле?

– Оба волоска принадлежат женщине.

– Сухов, ты… Она ведь была бритой.

– А это и не её волоски. В том-то и дело. Хотя оба волоска с лобковой зоны.

– Господи, – сипло сказала Ванга. – Да что ж там такое-то?

– Поэтому я и говорю: лучше сядь.

– Хорошо. Уже. А ты не молчи.

– Ванга, мы знаем чьи это волоски, именно потому, что у нас уже есть её ДНК. Корнеева Инга Петровна.

Она посмотрела на Свифта. На его кроткие стеклянные глаза. Почему-то сейчас ей понадобилось дотронуться до игрушки.

– Сухов, она ведь…

– Да. Она была последней жертвой Тропарёвского, которого мы и считали Телефонистом.

– Тогда что же я видела? – спросила Ольга.

– Я не знаю, – сказал он удручённо. – Если только не померещилось спросонья.

– Не хочу больше напоминать, но тени двигались.

– Деревья во дворе… Когда я вернулся на такси, у нас наверху начинался ветер.

– Да, ты говорил.

– Вот!

– И пробки выбило только в нашем доме.

– Ну. Проводка… Ольга, даже если этот ищейка… Забраться ночью в дом?! И потом, что он видел – как ты спишь одна? Доводить девушек до грани нервного срыва не входит в обязанности семейных детективов, – он улыбнулся.

– Семейных… – Ольга вздохнула.

– Мы же проверили и не нашли никаких следов.

– Потому что снег растаял.

– И в доме, и вокруг, ни следов взлома, ничего. А ты с этим ножом, – он её обнял.

Они сидели на диване, задрав ноги, в его московской квартире, только что вернулись. Вроде бы всё уже обсудили, но ей пора было ехать домой, и если её ждали объяснения с мужем, она хотела быть готовой.

– Хорошо, что ты оставил нож. Хорошо, что чистил мне яблоко.

– Наверное, – сказал он грустно. И снова вспомнил, что услышал в её голосе прошлой ночью и что увидел в её глазах. На мгновение появившееся сомнение, недоверие, которое распространилось быстро, как отрава. И им придётся с этим что-то делать. На мгновение она смогла поверить, что с ним что-то не так. Что внутри него живут чудовища, которые находят себе место не только на страницах его книг. Как долго это теперь будет стоять между ними? Но пока горечь этой отравы коснулась и его. Предательство?.. Или почти предательство. Что-то очень важное могло сейчас сломаться. И им надо быть очень осторожными.

Она это почувствовала. О чём он думает. И снова попросила:

– Прости меня.

Он только обнял её крепче, перестраивая на другую эмоцию.

– Забей! Это ночь была такая. Этот крупье или дилер в казино. Он меня вообще за какого-то колдуна принял. Я чуть не уписался от смеха. А мне всего лишь повезло.

– Лучше б ты уписался, – она прижалась к нему крепче. – Был бы совсем малыш. Больше не отпущу тебя одного. Даже в казино.

– А лилии – единственные цветы, которые у них были.

Она вдруг как-то притихла. Ему даже показалось, что всхлипнула. Но этого не могло быть. Не по этим делам. Кто угодно, но только не Ольга.

Улыбнулась, хоть голос всё ещё не твёрд:

– Ты ведь тоже первым делом побежал свои рукописи проверять.

Это правда. Как только они убедились, что в доме больше никого нет, или уже никого нет, он побежал к своей рукописи.

– Ну, знаешь ли, – ухмыльнулся. – Сумасшествие – оно заразно.

– Прости меня ещё раз.

– Ольга…

– Всё, больше не возвращаемся. Ты знаешь, о чём я. И больше никогда…

– Т-с-с, – он легонько поцеловал её. Она вдруг с силой впилась в его губы. Только что была тихая и поникшая, и вот…

– Как ты быстро разгорячилась, – похвалил он довольным голосом и теперь обнял нежнее, чуть развернул, привлекая к себе, словно для поцелуя.

– Да, я у тебя горячая штучка.

– У тебя даже температура тела повысилась.

– Болван! – изобразила на лице досаду. – По-моему, я люблю болвана.

Когда она ушла, он налил себе пастиса, бросил пару кубиков льда, воды добавлять не стал. Поболтал в стакане, напиток начал мутнеть. Он любил пастис, на какой-нибудь террасе, да над берегом Средиземного моря… Когда они вот так же прошлой осенью сбежали с Ольгой на несколько дней в Марсель, он в кустарной лавке перепробовал семнадцать сортов пастиса домашнего приготовления, и это было божественно.

Сейчас он пил заводской «Рикар», который был тоже неплох. Проблема в том, что в Москве от пастиса у него всегда было похмелье. В отличие от того же Марселя. Вещи надо пить там, где они выросли, заявила как-то Ольга. Поэтому у нас надо пить водку.

Он сделал большой глоток и от удовольствия прикрыл глаза. Именно тогда, в Марселе, их лёгкая интрижка стала трансформироваться во что-то большее, о чём оба ещё не знали. И сейчас он, возможно, впервые подумал о том, каково Ольге, если её Кирилл Сергеевич правда о чём-то знает или догадывается: напряжённое молчание или же опасная игра словами, как в поддавки, или скандалы, от которых у неё под глазами появятся воспалённые круги. Мадам оказалась права с её простой нехитрой правдой. Высказалась с какой-то деревенской народной простотой, когда он впервые заявил ей про свободных людей.

– У вас же не просто блуд, – сказала уборщица работнику интеллектуального фронта. – Тогда бы было проще. У вас же шуры-муры, лювовь-морковь.

Он сделал ещё глоток и почувствовал благодарность Ольге за безусловное согласие отложить любые решения, пока он не закончит книгу. Тоже впервые.

– Эх, Мадам, Мадам, а чего тут решать-то? Теперь уже поздно… Эндшпиль или, как это, мать его, называется? – проговорил он вслух. – Теперь либо разбегаться, либо уже быть вместе.

Он осмотрел свой дом, понял, что всё-таки жалеет об отъезде Мадам. Неужели ему не хватает её болтовни?

– Становлюсь сентиментальным. Старею, – ухмыльнулся он, глядя в стакан с пастисом. – А ещё у меня маразм – разговариваю вслух в одиночестве и думаю, что Мадам – оплот стабильности в этом безумном мире. – Мотнул головой и добавил: – Бушующем…

Посмотрел на свой кабинет – надёжно заперт. Всё, как и говорила Мадам. Женщина, которая заменяет её, здесь была, вроде бы всё довольно чисто, но кабинет только в его личном присутствии. Вспомнил, как прошлой ночью в Поляне сразу побежал проверять свои рукописи. Не стал этого говорить Ольге, но несколько листов валялись на полу. Ветер, конечно. Однако он сложил папку и забрал рукопись с собой в их спальню.

Сейчас, сделав ещё один основательный глоток пастиса, он снова вспомнил следы на снегу. Те, что вели в одном направлении. И сформировавшаяся мысль была, конечно, вздорной, неправильной и несостоятельной, под воздействием пастиса. Ведь Ольга ему сказала про слежку ещё в Москве, до их отъезда в Красную Поляну. Но он подумал: «А вдруг кто-то ко мне приходил? Вдруг этот кто-то приходил ко мне, а не к Ольге?». И тут же изобразил ухмылку, будто ощущал блаженство, и поблагодарил: