Топор гуманиста - Александр Тюрин

И тут ударил поток воздуха, чуть не расплющив меня. Сверху, оказывается, имелся люк, каковой опустился вниз и в сторону. Через открывшийся проем я увидел море бездонной сини. Это было небо. Но его заслоняла тушка истребителя. А еще я заметил выдвижной трап и направляющие для него. Непонятно, рассчитывал ли кто-нибудь попользоваться им в полете, но надо попробовать. Тем более, что у трапа имеются боковые ограждения типа бортиков. Я стал потихоньку двигать по направляющим металлическую лесенку. Едва она высунулась из фюзеляжа, как стала натужно звенеть, хотя и держалась. Стонала-звенела, но все-таки дошла до самого фонаря кабины. Я взял свой трос, крепчайшим образом обвязал себя вокруг пояса, другой конец закрепил в отсеке. И стал тащиться вверх по трапику.

Чем больше я выдвигался, тем крепче ветер придавливал меня к бортику. Каждый атом этого трапа скрипел, но все же не размыкал уз с соседними. Да здравствуют электромагнитные объятия! Моя душа почти полностью отделилась от тела, но мозг долдонил – если я сорвусь и трос не выдержит, то в итоге столкнусь с поверхностью – причем, это будет не больно. Я распадусь на быстрые молекулы намного раньше, чем нервные волокна смогут передать очень болевые импульсы. Впрочем на такой высоте скорость у винтовентиляторного самолета не была слишком большой – порядка четырехсот километров. И это почему-то успокаивало.

Я все-таки стал отдаляться от человекоформы по имени Николай Шигимонт-Микитов и приближаться к высшему существу. Только не к фраваши, который на самом деле был злобесным паразитом. Был еще один дух, по-настоящему Высший. Он не зависел от человекоформ, но запоминал и хранил их в себе. И даже если человекоформа погибала, он мог вспомнить ее снова, дав ей новую телесную жизнь. Высший сразу объяснил, чем люди отличаются от микробов – они могут любить, не потребляя, они могут познавать, ничего не забирая. Высший предлагал не растворяться в нем без осадка, а сотворить себе место рядом с ним. Такие вот дела, только я не забыл прилепить к борту истребителя магнитную радиоуправляемую мину – пригодится в беседе с летчиком.

И вот я добрался до фонаря пилотской кабины, страх к этому времени почти полностью выветрился, осталась только работа. Зато страх – и, наверное, немалый – возник у летуна, сидящего в кабине истребителя. Еще бы: вдруг какая-то зверская рожа постучалась к нему и, пригрозив пистолет-пулеметом, предложила поднять фонарь. И в самом деле, мне удалось связаться с обитателем кабины на радиоканале. Впрочем пилот запаниковал и отказался. Тогда я выстрелил из "Кедра", пуля пробила фонарь и летчик пошел мне навстречу. Фонарь поднялся, его сразу сорвало бешеным ветром, ну, а я стал размещаться в кабине. Я естественно предупредил летуна, что помимо пистолет-пулемета есть еще магнитная радиоуправляемая мина на борту, ее-то взорвать успею, если даже смайнаю вниз. Так что пришлось летуну подвинуться.

Это было непросто, самолетик-то одноместный, то есть стульчик один. В итоге, оказался пилот у меня на коленях. Кому ж это понравится? Ни мне, ни ему, надеюсь. Однако он действовал целиком по моим указаниям: включил мотор, набрал нужную тягу, развел специальные держащие кронштейны и мы аккуратно оторвались от транспортного самолета. Поднялись над его фюзеляжем на пять, потом на пятнадцать метров, сохраняя тот же курс и скорость. От троса я не стал освобождаться, а напротив, предусмотрительно разматывал его – длины-то в нем было не меньше пятидесяти метров. Пилота звали Алик Муртазаев, был он человек наемный, не "оловоглазый", так что с ним, можно сказать, я договорился.

Потом по радио я предложил экипажу транспортника следовать в обратную сторону, куда-нибудь в Джелалабад. Мне ответили твердым отказом. Даже послали подальше, вернее пообещали отрывать от меня по одному атому до последнего и предавать их ядерному распаду. Тогда истребитель немного клюнул носом и стрельнул из пушки по фюзеляжу транспортника. Задумывалось, что это будет предупредительным жестом, но, похоже, при том накрылось радионавигационное оборудование – большой самолет стал явно блуждать.

Впрочем, и транспортник ответил ударом на удар, прямо из пробоины застрочил крупнокалиберный пулемет и подпортил нам рули направления. Истребитель стал рыскать, давать то один, то другой крен, чтобы кое-как выдержать курс. Трос то провисал, то натягивался, угрожая меня выдернуть из кабины. Я понял, что надо решаться еще на один обстрел, авось загоню транспортник в нужную мне сторону как непослушного барана. И тут по радио с большого самолета ко мне обратился Курт.

– Не вздумай, сукин сын, палить снова из пушки. Я выбрался из тюка и держу здесь всех под прицелом.

Никак не ожидал его, подлеца, услышать. Но не мог я тратить сейчас умственные силы, чтобы осмыслить это дивное событие.

– Уводи, Курт, самолет, проваливай из Антарктики.

– Тут вообще никто не знает куда мы летим, все навигационные системы вышли из строя и даже альтиметр не фурычит.

Минуту у меня заняло размышление и измышление.

– С навигационными системами и дурак лететь сможет. Дуйте на север – уж гирокомпас-то должен работать. А теперь пункт второй. Истребителю уже никак не вернуться на ваш фюзеляж – при таком рыскании-то. Поэтому он будет лететь, пока не кончится топливо, а я соскользну обратно по тросу.

– Ну ты циркач. Ждем тебя не дождемся, Ник.– как-то больно ласково прозвучало.

Мой летун не только решал проблему с рулями, но и быстро уловил свое новое задание. Стараться, чтобы трос не оборвался и при том не фокусничать – иначе я взорву истребитель. Второй конец троса я закрепил на кресле летуна, уж оно-то нехилое должно быть. Когда переберусь на транспортник, пусть Муртазаев чешет, куда хочет. По правде же, предстоит ему катапультироваться, когда закончится топливо.

Подергал я трос – вроде держится, пристегнулся к нему самохватом и двинулся из кабины истребителя. И ничего, кстати, двигался – как на учениях. Мышцы когда надо сжимал, когда надо разжимал, никаких конвульсий и судорог. А если бы я задрыгался, то ветер, ставший гущей мускулов, мигом бы меня счистил с ниточки, почему-то называющейся тросом. Впрочем, страх тоже был, рев ветра не просто бурил мне уши, но стальной занозой входил в мозги. Внизу располагалась облачная "полянка", образованная верхней кромкой облаков, и это почему-то успокаивало. Однако же, когда до люка на фюзеляже транспортника оставался пяток метров, трос вдруг вылетел оттуда словно укушенный.

– Как шутка это явно не годится,– пролепетал я, еще не вникнув в ужас ситуевины, в каковую попал.

– Пропадай, козел. Желаю счастья на небесах.– заревел Курт в шлемофоны, баран этакий, и обсмеял мою скорую кончину.

– Ах ты поганка. Все равно я хихикну последним…

Я висел на тонком тросе в неприятном пространстве и забраться обратно пока что не было никаких сил. И тут мы вдобавок влетели в облачную муру, в белесую мглу, похожую на кефир. Было это где-то над морем Уэдделла. Самое время обделаться от страха. Но я опять почувствовал Высшего в себе. Он словно вставил сектор своего зрения в мой глаз и я узрел сразу и море, и облачность, и льды, и дно морское, и кору земную, и ядро. И все это вместе напоминало очень вкусный, очень съедобный пирог. Оставалось воспрять и сказать своему невольному напарнику Муртазаеву: