Потерянный Ван Гог - Джонатан Сантлоуфер

– Кто это был?

– Так, никто.

– Мистер Так Никто стал частенько позванивать!

Аликс с минуту молчала, потом посмотрела на меня такими испуганными глазами, что я сам испугался.

– Так что случилось?

– Это мой отец, – вздохнула она. – Он недавно вышел на связь, ну и…

– Твой отец?

– Я давно хотела тебе рассказать, но все время что-то мешало. И я ведь знаю, что ты скажешь, что подумаешь…

Действительно ли она знала все то, что всколыхнулось в моей памяти – все события прошлого года, взаимная ложь и уловки, арест и исчезновение ее отца?

– Поверить не могу… – произнес я. – Что ты позволила ему вернуться в свою жизнь.

– Это мой отец, другого у меня нет. Мама угасает. Ты это знаешь. Он вышел на связь. Попросил прощения. Сначала я не хотела с ним разговаривать, не хотела иметь с ним ничего общего, но он продолжал звонить и…

Я пытался сдержать вспыхнувший гнев. Меня мучила мысль, что Аликс скрыла от меня этот факт. Она оправдывалась тем, что хотела сказать, но знала, что я ее не пойму. Вот тут она была права. Я ее не понял.

– Ты с ним виделась?

– Нет. Он просто хочет, чтобы я хоть немного присутствовала в его жизни, вот и все. Он болен.

– В смысле?

Аликс сказала, что сама толком не знает, но ее отец давал понять, что это серьезно, опасно для жизни, и она не смогла отказать ему в небольшом количестве общения.

– Ты собираешься с ним увидеться?

– Может быть… Я еще не решила, но…

И вот тут я взорвался.

– Господи! Поверить не могу! Вернуть преступника в свою жизнь, в нашу жизнь, в мою жизнь, не спросив, не посоветовавшись со мной!

– Это тебя не касается, – произнесла она. – Я знала, что ты не поймешь. Потому и не говорила.

– И снова начала лгать!

– Я не лгала!

– Просто забыла мне сказать. Как в тот раз.

Аликс посмотрела на меня с обидой и гневом.

– Ты ведь никогда мне это не простишь, да? Ты этот аргумент все время держишь про запас!

В этом она тоже была права. Помимо воли я держался за это секретное оружие против нее. Но больше я ничего не сказал, и она тоже; мы стояли и молча злились, не глядя друг на друга. Потом я увидел торопливо шагавшую к нам Каролин.

– Извините. – Она немного запыхалась. – Дела заняли больше времени, чем я думала, и автобус ехал медленно.

– Пустяки, – ответил я резче, чем хотелось.

Каролин еще раз извинилась, и я тоже. Она перевела взгляд с меня на Аликс.

– У вас все нормально?

– Прекрасно, – ответили мы одновременно.

Каролин задумчиво кивнула и сообщила, что ее подруга с минуты на минуту подойдет и проводит нас в музей. Мы постояли какое-то время молча, все чувствовали себя неловко. Молчание прервала Каролин.

– Знаете, по какой стороне семейной жизни я больше всего скучаю? По мелочам, таким, которые вроде бы ничего не значили, и даже по ссорам… потому что они означают, что наши отношения были настоящими. И когда я – в магазине или на улице – вижу, как ссорится молодая пара, мне хочется подойти к ним и сказать: «У вас так мало времени – меньше, чем вы думаете – и в конце концов, то, из-за чего вы ссоритесь, не будет иметь значения. – Она обвела нас проницательным и нежным взглядом.

– Ух ты, а вы и правда экстрасенс, – Аликс неловко рассмеялась, а я с ужасом на миг представил себе жизнь без Аликс – и обнял ее. Затем появилась подруга Каролин; она провела нас в Дом Анны Франк, где мы надели наушники, а аудиогид подробно рассказывал о каждой комнате.

В первой было введение с фотографиями и текстом, потом еще фотографии и желтая звезда Давида, которую евреев заставляли носить. Она лежала в рамке под стеклом, как произведение искусства.

Я представлял себе их тайное укрытие на чердаке, но это оказалась задняя половина дома, а в передней располагалась контора Отто Франка, где несколько его преданных сотрудников, рискуя своими жизнями, прикрывали его семью, сколько могли.

На стене, как в театре, висел световой короб с фотографиями прятавшихся здесь людей. Затем мы поднялись наверх по узкой лестнице со стершимися ступеньками.

Очередь экскурсантов остановилась. Каролин, шедшая чуть впереди меня, оглянулась через плечо и прошептала: «Я была здесь много раз, и каждый раз, именно здесь, меня охватывают воспоминания…» Затем очередь двинулась, она отвернулась и стала дальше подниматься по лестнице, а я думал о том, что она собиралась сказать.

Мы оказались на маленькой лестничной площадке с выцветшими обоями и старым книжным шкафом, который поставили здесь, чтобы скрыть пристройку. Шкаф выполнял роль потайного входа, который открывался и закрывался. Мы прошли через него в тускло освещенный коридор – шагнули в прошлое.

Каролин заметила, что я рассматриваю карандашные пометки на стене.

– Здесь Отто Франк в течение двух лет, пока они прятались, отмечал рост своих детей, – шепнула она, и эти слова тут же повторил аудиогид.

Спальня Анны Франк, которой уделялось особое внимание, была тесной, тускло освещенной и почти вызывала клаустрофобию; в ней не было никакой мебели, только фотографии и вырезки, наклеенные на обе стены и забранные стеклом.

Мы переходили от одной фотографии к другой: кинозвезды прошлых лет, Грета Гарбо и Джинджер Роджерс, голландская и английская королевские семьи, большая цветная фотография Нормы Ширер – «кинозвезда тридцатых годов и любимица Анны», как сказала Аликс. Она отступила, рассматривая стену с фотографиями и вырезками.

– Это альбом с кусочками мечты, который она создала, чтобы убежать от реальности, портал в воображение и фантазии Анны.

А мое внимание привлекли репродукция «Пьеты» Микеланджело и автопортрет Леонардо: они вернули меня на год назад, во Флоренцию, где мои собственные призраки могли бы посоперничать с теми, которые я увидел здесь.

На дальней стене висела большая фотография смеющейся Анны. В комнате воцарилась тишина. Аликс смотрела на снимок со слезами на глазах. Я коснулся ее руки и решил больше не сердиться на нее; жизнь слишком коротка.

– Отец Анны, пытаясь спасти семью, перевез ее из Германии в Амстердам, – произнесла Каролин так тихо, что я снял наушники, чтобы ее расслышать. – Эту трагическую ошибку совершили многие… – Она вздохнула и замолчала.

Сразу за спальней Анны – небольшой туалет, один на восемь человек. Я вспомнил свой родительский дом, где была ванная комната с санузлом наверху и туалет на первом этаже, а мне еще казалось, что это неудобно.

Еще