Кольцо призрака - Софья Прокофьева

Они пробирались между танцующими, душные страусовые перья смазали Анну по лицу. Музыка беспощадно вобрала в себя все колющее, цепкое, все, что может дергать за руки, за ноги. В сговоре с ней вращался цветной луч, то лиловый, то зеленый, то желтый, вдруг вырывая из общего кружения запрокинутое лицо, окропленное влагой безумия.

– Небесные глазки, куда вы смотрите? – вкрадчиво сказал Андрей. – Не туда вы смотрите. Не туда, вот какие дела.

Андрей на миг прижал Анну к себе. Но чье-то распаренное лицо и оскорбившее ее чесночное дыхание заставили Анну отшатнуться. Она вдруг ярко увидела их столик в глубине зала, потому что в этот миг луч нашел его и облил чем-то желтым. Анна увидела Лаптя и неподвижную блондинку, чьи руки налились пивной тяжестью и уже вспороли до плеч рукава черного платья. Лапоть перегнулся к пустому креслу Анны и расстегнул ее сумку. Обернул руку салфеткой. Движением откровенно воровским, а вместе с тем опасливо тронул погасший кристалл. Но вдруг отдернул руку, будто обжегся. «Мне кристалл и в руки брать не дозволено. Должность у меня такая», – вспомнилось Анне.

– Ах, глазки, синие глазки, ну что с вами делать? – с нежным укором прошептал Андрей и лизнул ей ухо. – Солененькая. Жарко тебе?

– Андрюша… – дрожа, потянулась к нему Анна.

– Танцуем, танцуем! – весело отозвался Андрей. Желтый луч убежал восвояси. Музыка взорвалась множеством голосов и хлестнула снизу по подошвам и каблукам. Паркет начал выгибаться и вспучиваться, подбрасывая танцующих. Все мелькали в воздухе гроздьями, взлетая без труда. Лиловый луч с торжеством нашел лицо Андрея: «Мой! Мой!» – и задержался на лиловом оскале его зубов.

«Он видел, что Лапоть залез в мою сумку, – задыхаясь, подумала Анна. Она замерла на миг, прижавшись лицом к рубашке Андрея, собрав все силы, чтобы побороть желание вцепиться в нее зубами. – Андрей все знает, но хочет, чтоб я делала вид, что не знаю и не видела».

– Я вроде опьянела, – Анна почувствовала, улыбка получилась жалкой и беспомощной.

– Домой хочешь, детка? – заботливый голос Андрея.

Домой? Это как делается? Из чего? Похоже, я не знаю, как это бывает. Да, да, домой… Хочу! Хочу!

– Ну что, Анна? Натанцевалась? Какая пластика, а! – Лапоть резво вскочил, чтобы вовремя подставить Анне кресло. Ее сумка сама собой очутилась у нее на коленях. Молния задернута, и нет следов сальных рук Лаптя, с ногтями, похожими на желуди. Под мягкой кожей она нащупала угол кристалла.

– Цемент, ликер, кирпичи… – пробормотал сосед.

Блондинка, не утирая обшитого кружевом рта, что-то коротко шепнула ему. Тут же, сама деликатность, вмешался догадливый Лапоть:

– Около гардероба и сразу направо. Особенно после пива. Пренепременно. Сразу направо, там, где картинка. Девочка нарисована.

Кирпичный сосед вытянул блондинку из кресла и разогнул ее персиковое тело. Она мгновенно сгинула, только согретое ее свежей тяжестью кресло еще хранило теплый банный пар. Кирпичноликий сосед, однако, с беспокойством смотрел на опустевшее кресло, исчезновение подруги было каким-то подозрительно скорым. А поскольку шеи у него не имелось, то, взяв себя за уши, он поворачивал голову то вправо, то влево.

Анна вдруг громко рассмеялась.

– Вы чудесно пьянеете, Анюта. Одно удовольствие на вас глядеть! Вы чудо, Анечка! Впрочем, пожалуй, к сожалению…

Кто это сказал? Кажется, Лапоть. И тонкое хихиканье.

– Уборная где? – тактично понизив голос, спросил Андрей.

– Около гардероба и сразу направо, – радостно и азартно отозвался Лапоть, – где картинка, там сразу все и найдешь.

– Что ж ты, гад вонючий, ему адрес даешь? – вдруг дурным голосом завопил кирпичный человек. Он потянулся через стол, но Лапоть только чуть откинулся в кресле.

– Адрес? Какой адрес? – переспросил он с таким доброжелательным недоумением, что сосед невольно осел назад. – А! Так это дело такое, житейское, – вдруг все поняв, обрадованно воскликнул Лапоть. – Что же делать, если им тоже приспичило? – Он ткнул пальцем в сторону Андрея, но того уже за столом не было.

– Бабу у меня увели! Мою бабу! – взвыл кирпично-глиняный визави Лаптя. В подоспевшем красном луче, как показалось Анне, по его лицу от виска до угла рта прошла трещина. – Я сейчас разберусь! Знаю, кому ноги выдерну!

– Бифштекс подавать с кровью? Бифштекс у вас заказан, – пискнула, низко наклоняясь, вертлявая Неля, и ее живая грудь зашевелилась.

Анна догадалась: в лифчике у нее поселилась пара быстрых белок. Неля потянулась через стол, собирая пустые тарелки, что-то напевая, фальшиво и негромко: ля-ля-тру-ля-ля!

– Да вон она! Танцует. Никто не съел твою крошку! – взвизгнул Лапоть.

Анна проследила за его рукой и увидела мелькнувшую в глубине зала блондинку. Она возвышалась, скрестив на груди руки, придерживая сползающее платье. Опять в толпе появилась пожилая официантка. Она погрозила Лаптю большой рукой. Вдруг, загородив ее, встала зеленая стена воды, и все пропало.

– Ой! – с ужасом выкатил глаза Лапоть. – У меня же Новосибирск на проводе. Забыл, дурак! Генка! У меня же Генка заказан!

Лапоть охнул, по-собачьи мокро уткнулся лицом в колени Анны, присосался к ее упавшей руке. Выпрямляясь, на том же движении взмыл вверх всем коротким телом, так что Анна успела даже разглядеть рифленую подошву его ботинка. Тут же его облепила музыка, унесла тяжесть глубокой волны.

«В цирке научился. Раз и нету», – равнодушно подумала Анна.

– Стой, сволочь, убью! – Сосед с чавкающим звуком вырвался из кресла. Но его могучий бросок не мог догнать того, кто умел исчезать мгновенно и бесследно.

– А платить кто будет? Нажрали небось на миллион! – проворчала толстая официантка, качаясь на высоченных подламывающихся каблуках. Ее лицо отблескивало ржавчиной. – А куда кавалер делся? – Îна ткнула рукой в пустое кресло Лаптя. – Мать он свою не уважает. Она, может, плачет, да не говорит. От слез вся землей сделалась. Совести у них нет, у нынешних. В деревню бы уехать, не смотреть на них. А как за коньяк платить, их тоже нету. Все смылись.

– Уплочено, все уплочено! – звонко защебетала вертлявая Неля, и Анна увидела ее оживленное лицо. Тысячи вопросов вертелись на ее коротком раскаленном язычке. Но она тут же отвернулась, скрывая свою причастность к дорого оплаченной тайне. Быстро поджала губы, погасила блеск глаз, с тихим скрежетом опустила решетчатые ресницы. Она наклонилась к Анне и сунула ей в руку что-то маленькое, плоское, согретое ловкой ладошкой.

– Вам велели передать. Номерок. Сказали, шубка там у вас. Но вы себе сидите, отдыхайте. Я вас не тороплю. Все уплочено. Горячее хотите – мигом подам. И коньяк, хотите, тоже допивайте. А закуску с собой берите. Я пакетик дам.

– Ох, Нелька, ох, сколько бумажек огребла, – с безнадежной завистью и восхищением сказала, покачиваясь, большая официантка. – А у меня вот признали: отложение солей во всем организме.