Контролер - Александр Шувалов

Уйдя в защиту, я полировал спиной стенку, дергая корпусом вправо и влево, чтобы не угодить под плотный удар. Выждав момент, выбросил левую руку, корявенько, наискосок, то ли пытаясь схватить за нос, то ли целясь полусогнутым пальцем в левый глаз противника. Короче, смех один, а не удар. Он и отнесся к нему наплевательски, не стал ни уворачиваться, ни блокировать. Просто, отмахнулся ладонью левой руки, как кошка лапкой. Что и требовалось доказать.

Когда-то в детстве я прочел рассказ о великом русском борце Иване Поддубном. Дело было в тридцатых годах, когда ему было хорошо за шестьдесят. Несмотря на возраст, дедуля был еще в достаточно приличной форме и продолжал выступать в цирке. Конечно же, проводящиеся там поединки трудно было назвать спортивной борьбой, зрители, понятное дело, приходили смотреть на хорошо срежиссированные схватки с каскадом приемов и накалом страстей. В один прекрасный день противник Поддубного, никому не известный молодой наглый парень, решил несколько изменить сценарий и «опустить» великого чемпиона, то есть грубо и грязно уложить на обе лопатки. Все закончилось быстро и жестко. Парня унесли на доске, а сам Иван Максимович на вопрос: «Что это было?» пожал плечами и меланхолично ответил, что он уже немного не тот, что в молодости, но несколько секунд собою, прежним, еще очень даже может побыть.

Не претендую на лавры «Чемпиона чемпионов», но и у меня что-то получилось. Я «щелкнул» с правой в челюсть, вложив в этот удар все немногие, оставшиеся в наличии силы, и тут же добавил с левой. Если быть честным, конечно же, не «щелкнул», а просто пробил, сильно и достаточно резко. Попал плотно, так что второй удар был уже лишним. Мой спарринг-партнер охнул, глаза у него закатились, медленно он опустился на колени и замер.

Подойдя к стоящему раком противнику, я пару раз от всей души треснул его кулаком по затылку. Руки у него подогнулись, фальшивый Островский уткнулся лицом в пол, ненадолго замер в позе задницей кверху и рухнул набок.

Я тоже рухнул, только, в кресло, приложил к физиономии мокрое полотенце и попытался прийти в себя. Получалось не очень здорово, ходила ходуном грудь, тряслись руки, удары сердца отдавались одновременно в затылке и пятках, по лицу вперемешку с кровью ручьем лился пот.

Немного продышавшись, я забросил в рот сигарету, прикурил и начал любоваться делом своих рук — лежащим на боку лицом ко мне героем-разведчиком, надежно связанным и с грязной тряпкой (исключительно, из соображений мелкой пакостности) во рту.

— Ы-ы-ы… — очнулся и попытался завязать разговор.

Чуть попозже, элегантный мой, всему свое время.

А ведь он действительно, погань такая, выглядел очень даже товарно, если, конечно, развязать, причесать и извлечь изо рта кляп. Не хуже, чем четыре года назад, только несколько иначе. Тогда, помнится, он очень старался походить на Бонда, душку Джеймса Бонда в исполнении Шона Коннери. С годами, немного поседев и полысев, прежнего обаяния не растерял. Отрастил кошачьи усы, поменял прическу и стал до неприличия похожим на одного известного деятеля отечественной культуры, потомственного дворянина, помещика, царедворца и, конечно же, патриота. И, в подражание оригиналу, понацеплял на пальцы с полдюжины перстеньков. То-то он мне так физию расколбасил.

Длинный звонок в дверь, короткий, снова короткий и опять длинный. Не отнимая полотенца от лица, я прошел в прихожую, глянул в глазок и щелкнул замком. Четверо вошли в квартиру и, вытаращив глаза, уставились на поле битвы и обоих пострадавших.

— Вот это да, — проговорил Берташевич.

— Да уж, — молвил Шадурский.

— Я сейчас, — сказал Сироткин и пошел к выходу.

— Женя, ты куда?

— В машину за аптечкой, куда еще.

Кирилл ничего не сказал, просто, достал из сумки аппаратуру и принялся деловито с ней возиться.

— Что будем вводить? — спросил Шадурский — «Зомби»?

— Лучше «Хохотунчика», хотя погоди.

Если у вас вдруг возникнет желание пообщаться с человеком, вовсе не расположенным к беседе, можно ввести ему препарат, в просторечии именующийся «Зомби». Персонаж, подвергшийся его воздействию, механически ответит на все, правильно заданные вопросы, но не более того. То есть это будет допрос. Мне же была нужна беседа. Для этого и существует то, что среди нас называется «Хохотунчиком» — средство, снимающее внутренние блоки психики. Создающее чувство легкой эйфории, симпатии к собеседнику, желания весело и непринужденно излить душу. Правда, последствия от его воздействия не совсем полезны для здоровья, но и хрен с ним. Лично мне нашего пленника жалко не было. Совсем.

Он поднял голову с груди, разбитые губы сложились в улыбку.

— Ну и морда у тебя, Шарапов, — хриплым голосом проговорил он и захохотал.

— Это точно, — не стал спорить я. И, действительно, посмотреть было на что: разбитые, принявшие форму вареников с вишней губы, приличный фингал под правым глазом, заклеенные пластырем и просто замазанные йодом раны и ранки, шишка на лбу. С такой рожей меня наверняка без предварительных проб утвердили бы на роль пострадавшего в автокатастрофе. — Слушай меня внимательно, мне очень надо с тобой побеседовать, и у нас есть два варианта, сам догадываешься какие.

— Да уж, — что ни говори, мой собеседник всегда был смышленым парнем.

— Молодец. Так вот, либо я сейчас напичкаю тебя выше бровей химией и допрошу, а потом повторю упражнение, а ты от всего этого просто загнешься…

— Либо?

— Либо ты честно и подробно отвечаешь на мои вопросы, а потом мы проведем второй контрольный допрос с минимумом этой отравы. Твое решение?

— Спрашивай.

— Э, нет, мне нужна беседа. Представь себе, что очень рад меня видеть и прямо-таки горишь желанием рассказать обо всем. Короче, начинай щебетать, сам себя перебивая.

— Попробую. Сколько лет… — попытался улыбнуться полковник.

— До хрена. Как ты жил все эти годы?

— Отлично, — ничуть не кривя душой, ответил он. — В свое полное удовольствие: бабы, выпивка, снова бабы.

— И бабки, — с трудом улыбнувшись разбитыми губами в ответ, продолжил я.

— А то, — разговор явно начал складываться. Так посмотришь, еще немного и мы, наконец, подружимся. Дернем по соточке чего-нибудь крепкого, потом я сниму со стены гитару, и мы тихонько пропоем что-нибудь душевное чуть охрипшими голосами.

— Как Чжао платил-то, не скупился?

— Куда там, наш босс денег друзьям не жалеет.

— И давно вы дружите?

— Шесть лет, — ответил он. — Классные были годы.

— Классные, — тихо повторил Сироткин и сделал шаг вперед. Я едва успел его перехватить.

— Берта, — тихо скомандовал я, и Костя приобнял Женю за плечи. Только этого нам не хватало, если наш красавчик дотянется до клиента, тут уж никакие «Хохотунчики» не помогут, мертвые, как известно, молчаливы.