Смерть по сценарию - Татьяна Столбова

— Потом? Я не знаю. Я же сказал, я набрал девятьсот девяносто очков.

— И что с того?

— То, что я все оставшееся время играл в «шарики». Я больше никого не видел, кроме Миши и Дениса. Когда я вышел из комнаты, все уже разошлись. Мы посидели втроем на кухне, покурили, потрепались минут двадцать, и я ушел.

— Ты не смотрел на часы?

— Смотрел. Было десять минут второго.

— Денис при тебе обидел Невзорову?

— Что? Нет, я не слышал... А как он ее обидел?

Я не успела ответить — мы вошли в вагон, и в толкучке меня отнесло от Линника метра на три. Теперь у меня было время подумать, совместить уже имеющуюся информацию. Итак, Менро ушел первым — в одиннадцать пятнадцать. Невзорова ушла в двенадцать с минутами. Линник в час десять. Денис... Денис примерно в половине второго. Насчет остальных я пока не знаю... Поначалу все сидели в одной комнате. Потом Денис почувствовал себя плохо и ушел в другую комнату. Пока его не было, удалились Менро и Штокман, а Линник фланировал по квартире и наконец занял место Дениса у компьютера. Денис вернулся к собутыльникам и оскорбил Невзорову. Невзорова ушла. В наличии остались: сам Миша, Пульс, Сандалов, Михалев, Денис и Линник, играющий в «шарики».

Что мне дают эти сведения? Ничего. Абсолютно ничего. Наверное, это и в самом деле был самый что ни на есть обычный вечер. Разве что Мишина история про Большого Якута, Большого Еврея и маленького, очень умного русского как-то не вписывается в концепцию простой попойки. Даже не темой. Скорее объемом. Но что толку в этой истории для моего расследования?

На каждой остановке меня заталкивали все дальше, пока я не очутилась в самом конце вагона. Зато там я устроилась поудобнее у двери, поставила сумку на колени парню в военной форме и снова погрузилась в свои мысли.

У кого был мотив убить Мишу? Я не могла утверждать со всей определенностью, что убийца был в числе приглашенных тем вечером. Вовсе не обязательно. Если Миша действительно не удосужился закрыть дверь за Денисом, то к нему мог войти любой и, воспользовавшись случаем, ударить его по голове гантелью.

Тут могут быть такие варианты: первый — Миша был увлечен разговором по телефону и не заметил убийцу; второй — Миша знал убийцу и поэтому спокойно повернулся к нему спиной или боком; третий — Миша спал; четвертый — Миша был пьян и ничего не соображал... Хотя, насколько я поняла, он не был так уж пьян... И по-моему, предпочтительнее все же либо первый, либо второй вариант. Скорее даже второй. Вчера я обзвонила Саврасова, Дениса, Линника и соседа Анатолия, чтобы выяснить обычное местонахождение гантелей в квартире Миши. Так вот, они у него всегда лежали под кроватью! Из этого следует, что убийце надо было сначала извлечь гантель из-под кровати, а потом уже употребить по назначению. Но откуда же чужой мог знать, где находятся эти чертовы гантели?

На следующей остановке меня вынесло людским потоком на перрон. Я встала у стены, подождала Линника. Он выбрался в числе последних, встрепанный, как воробей, и от этого еще более симпатичный. Только сейчас я заметила, что он и внешне чем-то похож на Мишу. Миша был в два раза выше и здоровее его, но выражение лица, легкая улыбка, задумчивый взгляд — это у обоих друзей было общее.

Мы заскочили на эскалатор и поехали вверх с относительным комфортом — четыре ступеньки принадлежали только нам. Линник опять молчал, не обращая на меня внимания, и мне опять пришлось потормошить его. Он заговорил сразу, словно продолжал уже начатую фразу:

— За пару дней до... до убийства... Миша показал мне черновик своей статьи о театре... Страниц на тридцать — тридцать пять. Меня поразило не мастерство, с которым была написана эта статья, — я прежде читал его работы по религии и всегда восхищался четким слогом, ясно выраженной мыслью, прекрасным стилем... Меня поразило его отношение к самому роду искусства. Он отрицал необходимость существования театра! Он, сам актер и по призванию, и по образованию, полагал, что понятие «театр» уже принадлежит истории. Что его основные составляющие — артисты и постановщики — не имеют достаточного потенциала для продолжения театрального дела. Что драматурги, художники, осветители и прочие, каждый в меру своего дарования, вполне могут существовать в других видах искусства типа кино, телевидения и эстрады... Короче говоря, смысл статьи был спорный. Настолько спорный, что я даже поссорился с Мишей. Я сказал ему, что статья написана великолепно и Миша должен был бы использовать свой талант для написания больших форм, но по сути он глубоко не прав и я удивлен и раздосадован его точкой зрения. Он, по обыкновению, не стал вступать в дискуссию. Только улыбнулся и убрал статью в стол. А я разозлился и ушел. Мне надо было подумать. Некоторые мысли, высказанные Мишей в статье, и мне приходили в голову, но я всегда находил контраргументы и успокаивался. Однако теперь, когда мой друг, которому я доверял больше, чем кому бы то ни было, заявляет подобное... Тоня, меня особенно расстроило то, что он был очень убедителен. Очень убедителен. Правда, я уже знаю, как ему возразить, но... Поздно.

Мы давно уже вышли на улицу и стояли у метро. Надо было ехать дальше, но я не хотела прерывать Линника. В его рассказе не было ничего, что могло бы помочь мне в расследовании, однако меня заинтересовала эта информация. Ведь я сама совсем недавно подала Мише идею этой статьи. Конечно, с моей стороны было бы глупо думать, что именно мне человечество обязано новым Мишиным произведением, но... Как-то все это не сочеталось. Я отлично помнила тот короткий спор о Кукушкинсе, когда Миша сказал, что все это обман и самообман, а я ответила, что и его собственная профессия предполагает то же самое. Он согласился. Неохотно, но согласился. И вот пожалуйста — статья. Когда он ее написал? До или после нашего разговора? Статью в тридцать страниц не напишешь за день, значит, он думал на эту тему и раньше? Нет, я пока ничего не понимала.

...Я опоздала на работу на полчаса. Вадя посмотрел на меня с невыразимой грустью, но ничего не сказал. Три часа подряд я трудилась машинально. Я ждала перерыва. Мы договорились с Линником встретиться в кафе. Мне почему-то очень хотелось услышать конец истории про Большого Якута, Большого Еврея и маленького, очень умного русского...

В кафе была огромная очередь. Я встала в самый конец и простояла уже минут двадцать, когда в кафе зашел Вадя с Галей, своей ассистенткой.

Галя подошла ко мне и попросила пустить их в очередь.

— Вставайте, — ответила я. — Только сзади меня.

У меня такой противный характер. Не люблю пускать кого-то вперед. Разве что близких и любимых.

Галя поджала губы.

— Пропусти хотя бы Вадима Борисовича.

Я упрямо покачала головой.

— Ну что вы, Галя, — сказал Вадя с чувством собственного достоинства. — Я могу и постоять.

— О, Вадим Борисович! — Маленькие темные глаза Гали наполнились восхищением. — Какой вы демократичный...