Всегда твой - Кай Хара

Не успеваю я оглянуться, как они уже вовсю целуются у меня на глазах.

Я закатываю глаза.

— Не могли бы вы хотя бы подождать, пока мы закончим разговор, прежде чем начинать целоваться, пожалуйста?

Мама отстраняется с извиняющимся «прости» и незаметно вытирает рот, пока мой отец наблюдает за ней жадными глазами.

— Что я говорила? — она спрашивает себя вслух. — Ах, да. — Ее глаза смягчаются, когда она смотрит на меня. — Мы никогда не заставим тебя делать что-то, если ты действительно этого не хочешь, дорогая, но думай об этом скорее как о союзе, чем как о браке. Вам не обязательно жить вместе или быть настоящей супружеской парой, когда придет время, хотя, если уж на то пошло, я думаю, вам стоит это сделать. Кто знает, может, вы даже полюбите друг друга, — добавляет она, подмигивая.

Она даже не представляет, как далеко зашла.

Если бы она могла разделить мою грудную клетку, вскрыть сердце и заглянуть в него, то была бы потрясена тем, как горячо оно бьется для Феникса и только для него.

Он же, напротив, никогда не посмотрит на меня с чем-то, кроме ненависти в глазах. Он никогда не сможет увидеть во мне ничего, кроме девушки, которую он винит в смерти своего брата, и, возможно, такова моя судьба в этой жизни. Провести остаток дней в браке с человеком, который не любит меня в ответ, вынужденная наблюдать, как он расхаживает передо мной с бесчисленными другими женщинами.

С другой стороны, я от природы соблюдаю правила и являюсь хорошей дочерью, которой гордятся мои родители. Я готова на все, чтобы помочь им, моей большой семье и нашему наследию.

Я разрываюсь и не могу заставить себя сказать «да». Должно быть, отец видит мою нерешительность, потому что он вмешивается.

— Как насчет этого, — начинает он, — почему бы тебе не дать этому несколько месяцев и не посмотреть, как все пойдет? Если ничего не изменится или ты все еще будешь сомневаться, тогда мы все отменим.

Я медленно киваю, делая глубокий вдох и пытаясь замедлить бешеное сердцебиение. Возможно, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, но, по крайней мере, у меня будет выход.

— Хорошо.

Родители улыбаются мне, и мне хочется, чтобы я не была так зависима от того, чтобы они мной гордились. Может быть, тогда у меня хватило бы сил оттолкнуть их и сказать, что привязать себя к Фениксу означает всю жизнь прожить в безответной любви и страданиях.

Но я ничего не говорю, вместо этого я улыбаюсь им в ответ.

— Как сказал Томас, об этом не будет объявлено до нового года, когда мы окончательно согласуем контракты. А до тех пор держим это в секрете. Крайне важно, чтобы новости не распространялись, так что не рассказывай своим друзьям, пока мы не подтвердим это, хорошо? — я киваю, и он добавляет. — Я позабочусь о том, чтобы купить тебе обручальное кольцо.

Обручальное кольцо. Я смотрю вниз на свою голую левую руку, и реальность того, на что я только что согласилась, оседает в моих костях.

Я стану женой Феникса.

Нежеланной женой, но все равно его женой.

Телефон отца пищит. Он поднимает его, взгляд отца перемещается по экрану, пока он читает сообщение, прежде чем положить телефон обратно.

— Это был Томас, — говорит он нам, прежде чем произнести слова, которые неразрывно переплетают мою судьбу с судьбой Феникса. — Феникс тоже согласился.

ГЛАВА 20

Аделаида

Я обнимаю дочь и смотрю, как она тихо выходит из кабинета с напряженными плечами и склоненной головой. Я в сотый раз задаюсь вопросом, правильное ли решение мы принимаем.

Мой муж, как это часто бывает, вторит мне.

— Ты уверена в этом?

Я поворачиваюсь к нему, где он сидит в своем офисном кресле, как король на своем троне, его массивное тело комично перечеркивает сиденье под ним.

Его глаза прочерчивают благодарный путь по моему телу с тем же похотливым взглядом, что и в день нашего знакомства, а затем снова встречаются с моими.

— Нет, не уверена. — Честно говорю ему, огибаю стол и подхожу к нему. Его рука находит мое бедро, и он возвращает меня к себе на колени, где я прижимаюсь к его теплому телу. — Но если ничего не выйдет, то мы хотя бы попытаемся.

После смерти Астора и нашего переезда в Гонконг Сикстайн замкнулась в себе. Она всегда была застенчивой, но во время нашего пребывания в Хэмпшире она начала выходить из своей скорлупы и расцветать.

Мы решили, что это было из-за горя, и обратились за помощью, чтобы помочь ей пройти через этот процесс и понять, что чувство вины, которое она испытывает, — это нормально.

Только после того как она отправилась в АКК, она снова начала жить, но не успели мы привыкнуть к этой ее смелой версии, как она снова ушла в себя.

Потребовалось совсем немного вопросов, чтобы понять, что Феникс сыграл в этом большую роль.

Они встретились в первый день занятий после всех этих лет, и в течение следующего года она расцвела, как цветок под солнечными лучами. Даже когда она утверждала, что не любит его за все, что он делает, она краснела при одном только произнесении его имени.

А когда он игнорировал ее, она отстранялась.

Я люблю свою дочь независимо от того, застенчива она или уверена в себе, замкнута она или экстравертна. Я не пытаюсь ее изменить, я просто хочу, чтобы она была по-настоящему счастлива.

Я наблюдала за ее борьбой в течение нескольких лет, пока не смогла больше терпеть. Я устала наблюдать за их постоянными «может между ними что-то есть или нет», когда в глубине души думала, что они могут быть второй половинкой друг друга.

Мой муж заметил это раньше меня. Я отчетливо помню, как он смотрел из заднего окна на детей, игравших в поле за нашим домом.

Он указал на одного из близнецов и сказал.

— Нам нужно присматривать за этим. Мне не нравится, как он смотрит на Сикстайн.

Я не видела, какого мальчика он имел в виду, но предположила.

— Астор?

— Нет, другой. Феникс.

— Они всего лишь дети, Кэл, — засмеялась я.

— Попомни мои слова, — ответил он. — Однажды он доставит неприятности.

Я не обратила на это внимания, слишком сосредоточившись на организации идеального бранча.

Когда Сикстайн начала свой последний год с вновь обретенной уверенностью и подтвердила, что Феникс снова с ней общается, хотя и только для того, чтобы драться и задирать ее, я