Шок-н-Шоу - Юлия Волкова

— Так не бывает, — тихо сказал Перепелкин. — Если он был нормальным человеком, ему не могло быть все равно. Это он сам тебе сказал, что ему плевать?

— Сам не сам, какая разница? — Барчук слегка смутился. — Я могу сказать одно: мы не были соперниками с Молочником. И борьбы за женщину у нас не было. Я вообще считаю, что смысла нет за баб бороться. Пусть лучше они за нас космы друг другу выдергивают.

— Я приблизительно так и думал… — пробормотал Перепелкин. — Ты часто моего предшественника здесь видел?

— Да он все время здесь толкался, — ответил Григорий.

— Это я знаю, — кивнул Алексей Викторович. — Но ведь можно мельком обращать внимание на человека, а можно видеть, наблюдать, беседовать, водку с ним пить, в конце концов…

— Ни разу не видел, чтобы твой приятель водку пил, — Барчук задумчиво выпятил нижнюю губу. — И не пахло от него никогда даже пивом. Поэтому мне и в голову не приходило сто грамм ему предлагать. Он все больше с нашими барышнями по пляжу гулял. Наблюдать я за ним не наблюдал, а беседовали мы только один раз. Под протокол.

— Но ты же наблюдательный человек, как и все актеры, — польстил Перепелкин Григорию. — Как тебе кажется, он напал на какой-то след или так, вслепую работал?

— Трудно сказать, — Барчук пожал широкими плечами. — Бутафорил он много — это да. Вон с Петрова нашего не слезал, совсем парня извел. Но я, как и всякий актер, прекрасно видел, что это для отвода глаз делается. Потому что дураку ясно, что наш Сережа из рогатки в ворону стрелять не станет, не то что из серьезного оружия — в человека.

— Бутафорить — это прикидываться? — догадался Перепелкин, триллеров про спецназ не читавший, а посему впервые услышавший термин. — А ведь Мушкин Игорь Николаевич тебе не нравился.

— Не нравился, — согласился Барчук. — Он никому здесь не нравился. Но что поделать — встречаются в жизни необаятельные люди. Вот ты мне понравился. Сразу как увидел, когда вы с экспертами труп осматривали. Мне сразу стало понятно: нормальный мужик делом занимается.

— Спасибо, — смутился Алексей Викторович, понимая, что знаменитый актер не остался в долгу за лесть, во-первых, а во-вторых, что он ни капельки не задергался, когда ему намекнули, что покойный следователь не вызывал у него симпатии. — Тогда позволю еще один вопрос… по шаблону. Ты сам-то что про все это думаешь? Не для протокола вопрос, учти.

— О чем? — сощурился Барчук. — Кто Вениамина убил? Или твоего друга?

— Обо всем… — туманно ответил Перепелкин.

— Ответ еще классики дали, — хмыкнул Барчук. — Кто шляпку спер, тот и старушку пришил. Ищи, что сперли у Вени. А потом и у твоего предшественника.

— Сперли? — эхом отозвался Алексей Викторович, забыв, что не употребляет просторечных выражений. Какая-то мысль промелькнула у него в сознании, но не удержалась — пропала…

«Слова, слова, слова…»

Шекспир. «Гамлет», акт 2, сцена 2

В опечатанный кабинет Вениамина Молочника можно было попасть только через балкон соседнего номера. Но соседний номер тоже был опечатан — там до сегодняшней ночи жил следователь Мушкин. Оставалось только взломать ту или другую дверь. И тем самым усугубить свое положение до предела. Если, конечно, его застанут за взломом или в самом кабинете. Риск был велик. Но Ежик твердо решил добраться до компьютера Вениамина. И как это ему раньше в голову не пришло? Разгадка смерти поэта может вполне таиться в памяти машины. Вдруг у Молочника не только стихотворные файлы имеются? Вдруг переписка какая-нибудь сохранилась? Или просто дневниковые записи, а в них фраза: «меня хотят убить…» Конечно, это было бы слишком большим везением, но вдруг?… Мушкин, понятное дело, машину смотрел. Так ведь не большой спец по компьютерам был этот Мушкин. Если у Вениамина все запаролено, а Сережа в этом не сомневался, то вряд ли покойный следователь чего из памяти компьютерной извлек. А Сережа извлечь сможет. Только бы там было что-нибудь! Хоть намек какой-нибудь. Уже будет шанс от обвинения отбиться.

Время обеденного перерыва для осуществления задуманного плана было выбрано не случайно. Во-первых, сам Ежик в это время был предоставлен самому себе. Во-вторых, весь «звездно-тивишный» народ — уставший и оголодавший — не меньше получаса будет тратить на прием пищи. Но и после никто по коридорам гулять не будет — одуревшие от духоты в репетиционных помещениях все обязательно рванут на свежий воздух. Там хоть и такая же температура воздуха, что и в стенах пансионата, но все-таки есть чем дышать. Да и вообще — что делать в помещении, когда на дворе лето, солнце, воздух и вода? Стало быть, полтора часа у него в запасе есть. Только бы какой-нибудь обалдуй не надумал все-таки заглянуть в свой номер по какой-нибудь острой нужде.

В коридоре, где находились номер покойного следователя и рабочий кабинет покойного поэта пока было пусто. Сергей подошел к дверям и с минуту любовался на желтоватые полоски бумаги с размазанными печатями. Потом спохватился и достал из кармана стамеску, которую накануне позаимствовал у павильонных рабочих. Опыта взлома Ежик не имел, но решимости хватало с лихвой. Он содрал бумажку, просунул лезвие инструмента в щель между косяком и дверью на уровне замка и стал бодро расшатывать конструкцию. На бордовую дорожку посыпались мелкие щепки. «Господи, — вдруг подумал он с ужасом, — а если бы двери были металлическими?» Через некоторое время, оглядев творение своих рук, он понял, что теперь ему точно не сносить головы — следы взлома были налицо, хотя до самого взлома дело еще не дошло. Ежик посмотрел на часы — на бесплодное занятие он потратил около десяти минут. В отчаянии он принялся расковыривать отверстие замка. Замок шатался, скрипел, но не поддавался. «Если через минуту он не поддастся, буду ломать вторую дверь», — подумал Сергей, переставая что-либо соображать. Но не через минуту, а именно в эту самую секунду под инструментом что-то щелкнуло, а дверь приоткрылась на два миллиметра.

— Ну то-то же, — произнес Ежик вслух и тихонько рассмеялся, подумав, что в следующий раз прихватит для взлома что-нибудь более внушительное. Например, гвоздодер и кувалду.

Но только он закрыл за собой дверь, как решимость и бравада оставили его. Ежик вспомнил, как он входил в этот кабинет неделю назад, какая картина открылась его взору, как задрожали внезапно ноги… Ноги и сейчас задрожали. Потому что в помещении все было, как тогда. Ну, за исключением маленькой детали — трупа Вени не было. Зато возле стола на ковре красовался жирный абрис фигуры, которая здесь некогда лежала.

«Странно он падал, — вспомнил Сергей слова Мушкина. — Ведь почти под стол упал. Может быть, вы, Сергей Иванович, его как-то подвинули ненароком? И если да, то зачем?»

Сергей Веню ни ненароком, ни каким иным образом не двигал. Он вообще к нему близко не подходил. Но удивления Мушкина не понимал. Положение тела было вполне объяснимо. Убийца выстрелил Молочнику в затылок. Тот перед выстрелом сидел в своем кресле и работал. Когда в него попала пуля, он дернулся, кресло на колесиках откатилось, а Молочник рухнул лицом вниз. Но Мушкин был убежден, что есть что-то в падении тела неправильное. Ему, конечно, как профессионалу, виднее. Впрочем, и в его падении было что-то неправильное.