Семя Гидры - Вадим Ларсен

помечены стилизованным орлом, сжимающим в когтях дубовый венок. Между стеллажами висели картины в позолоченных рамах. Портреты чопорных мужчин в гражданском одеянии начала века и в мундирах цвета фельдграу с крестами, нашивками и орденскими планками. На массивных постаментах возвышались стеклянные колбы, и льющаяся снизу голубоватая подсветка высвечивала заспиртованные в них тушки приматов: макаки, гиббона, орангутанга и каких-то уж совсем неведомых человекообразных существ. У одного была отнята часть головы, у другого вскрыт позвоночник, у нескольких отсутствовала передняя часть туловища и из розоватых лёгких выступали многочисленные трубки, тонкие похожие на серебряные нити. В свисающем с потолка гигантском в форме торпеды стеклянном цилиндре была заключена полутуша белого кита, внутренние органы которого идеально просматривались с любой точки комнаты. Обстановка напоминала краеведческий музей, если бы не фрактурные надписи на высоких спинках старинных дубовых кресел и запаха древних книг.

— Да-да. Всё здесь — «фата моргана», — прочёл Ивановы мысли старик.

Что-то недоброе змеёй зашевелилось у Ивана внутри.

— Что за эксперименты? Каким фуфломицином меня пичкают?

— С одной стороны мы врачи без границ… с другой нас попросту не существует.

— И почему мне не дают видеться с Питером и Брижит? — уже не так напористо спросил Иван.

— Есть вопросы, которые, по моему мнению, должны беспокоить вас гораздо больше судеб ваших случайных попутчиков.

— Я что, заложник?

Старик снял ногу с ноги. Его морщинистое лицо непостижимым образом преобразилось.

— Моё имя, доктор Альбрехт Иоганн Миллер. — Он по-гусарски щёлкнул каблуками и коротко кивнул. — Я мог бы обмануть вас и представиться чудаковатым богатеем-отшельником, доживающим свой век в частном бунгало на задворках цивилизации. Согласно официальной версии так оно и есть. Я мог бы даже организовать поиски. Но буду честен, я не стану этого делать. Есть более важные задачи. Несмотря на «первый блин комом», мы проведём немало времени вместе. И пусть вас не смущает окружающий антураж. Не ломайте голову и не делайте исторических параллелей. История — дама многоликая.

Альбрехт Миллер улыбнулся с такой располагающей смущённостью, присущей исключительно подросткам пубертатного возраста, словно за свою долгую жизнь старик не обидел и мухи. Он разлил по бокалам белое вино, один бокал подал Ивану. Надпил янтарный напиток, причмокнул, оценивая букет, и сделал одобрительный жест.

— Я не беглый фашистский пособник, какого на вашей родине неминуемо приставили бы к стенке. Во-первых, все пятьдесят пять послевоенных лет я никуда не сбегал с этого острова. А во-вторых, я ни дня не состоял в НСДАП, не был членом ни СС, ни СД и никогда не убивал людей. По национальности я австриец. По гражданству тоже. Я уроженец Зальцбурга и истовый протестант. До аншлюса 38-го года преподавал в Венском университете и по случайности избежал концлагеря. За меня замолвили бывшие мои сокурсники — немецкие коллеги-биологи. Знали меня как фанатичного сторонника великого Вестенхёфера и его акватической теории. Со студенческих лет я изучаю генетическую предрасположенность сухопутных организмов к обитанию в водной среде. Именно они — мои немецкие коллеги — и порекомендовали меня научному сообществу Рейха в те непростые для всего мира годы. Благодаря их протеже я с марта 42-го стал ассистировать видному медицинскому светиле, профессору анатомии и физиологии Людвигу Фишербругеру, руководителю Q-42 — программы отбора и, как модно теперь говорить, апгрейда боевых ныряльщиков, элиты морской пехоты Вермахта.

При поддержке высокопоставленных берлинских партайгеноссе на Суматре был создан Южный Центр «Гамма». Имена тех людей вам, молодой человек, ничего не скажут, но поверьте, то были одни из выдающихся деятелей генетики. Один пропал при бомбардировке Лейпцига, второго расстреляли Советы, последний ушёл «крысиными тропами» в Южную Америку и спустя год погиб в автокатастрофе.

К концу 44-го профессор Фишербругер окончательно удостоверился в состоятельности акватерриальной теории и принял решение ни в коем случае и вне зависимости от результатов войны не прерывать работу. Наши эксперименты мало интересовали японскую администрацию Суматры. Им вменялось беспрекословно обеспечивать лабораторию всем необходимым, с чем они успешно справлялись. До лета 45-го японцы удерживали Голландскую Ост-Индию, но за месяц до прихода британцев и лабораторию и био-инкубатор с приматами пришлось эвакуировать на один из необитаемых Северных Сентинельских островов. Японские корабли, перевёзшие оборудование и персонал, после были благополучно потоплены британскими подлодками. Наверняка, англичане благодарили за «слив» координат индонезийское подполье. Ну а после августа 45-го японцам и вовсе стало не до нас. Так тайна акватерриальной теории эволюции осталась на долгие годы, в прямом смысле, законсервирована здесь, на этом острове.

Скажу без обиняков, в чём-то я даже антинацист. Ананербе с её оккультной идеологией была настоящим сборищем глупцов, конъюнктурщиков разных мастей, карьеристов-лизоблюдов и прочих политиканов от науки. Это скопище неучей под руководством главного «агронома» Рейха шизофреника Гиммера продвигало антиэволюционистскую расовую теорию, не выдерживающую никакой сколь-нибудь серьёзной критики. И тем ни менее, будучи адептом их псевдонаучной организации и благодаря щедрой лояльности покровителей профессора Фишербругера мы и после войны имели возможность развить истинное «наследие предков» до реальных результатов.

К концу 46-го, после полутора лет сложнейших операций по пересадке китовых желез секреций суматранским орангутангам как прямым потомкам сивопитеков и ближайшим «сородичам» человека, у нас, наконец, кое-что получилось. В тот год нам впервые удалось… э… как сказать, чтобы вы поняли… нам впервые удалось «разбудить» ген Spirabilis и прописать его в ДНК самок орангутангов с прижитыми ранее дельфиньими железами. Вы слышали что-либо о горизонтальном переносе генов? Хирургическое конструирование дыхательных путей приматов, систематическое введение им ЛСД-35 и непосредственная пересадка гена в вектор под постоянными атаками выброса в кровеносную систему фосфорсодержащих ферментов оказались весьма результативна. Не понимаете? Тогда немного теории.

Глава 17

— Вы, верно, знаете Йохан, — продолжал доктор Миллер, — что наша планета состоит из шести материков и одного Мирового океана. Так вот, суша в этой экосистеме занимает менее трети, остальное вода. Напрашивается вопрос, почему матушка-природа распорядилась таким образом, что человеку — венцу её творения — дала возможность обитать лишь на одной трети и нигде более? Если природа всегда права и эволюционный процесс являет собой беспрецедентно гибкую систему адаптаций, почему она так и не приспособила человека к жизни в воде, что разрешило бы многие проблемы выживания? Ответ был найден здесь, на Северном Сентинеле. Дело в том, что Первый Человек на Земле — Хомо Гидробионт — отлично уживался в морских глубинах, как и на земной тверди. Но за многие миллиарды лет природа разделила это умение на две эволюционные генетические ветви: на акваприматов, от которых произошли все морские