Правы все - Паоло Соррентино

– Альбертино у тебя молодец.

– Он чудак, – отвечает Рита. – На прошлой неделе я спросила его, кем он хочет стать, когда вырастет, а он ответил, что хочет открыть фабрику по производству дорожных знаков. Что за мечта для девятилетнего мальчишки?

Я смеюсь. Потом говорю:

– Он родился в Неаполе по ошибке. С его душой надо было родиться в Виченце. Ему известен недоступный нам смысл слова «трудолюбие».

– Возможно, но почему дорожные знаки?

– Чтобы навести порядок, – объясняю я.

– Те, кто в девять лет мечтает навести порядок, хотят стать полицейскими, – справедливо возражает Рита.

– Доходы предпринимателя и полицейского не равны. Это нельзя не учитывать. Я же тебе говорю: в душе он житель Виченцы.

– Вообще-то… – говорит Рита задумчиво, явно собираясь прибавить что-то еще.

– Что «вообще-то»? – спрашиваю я.

– Вообще-то я не уверена, что Альбертино сын моего бывшего мужа. В то время я крутила роман с двумя коммивояжерами из Северной Италии.

А ну тихо. Не приставайте ко мне сейчас. Мои ноги возвращаются к жизни. Теперь можно завязать с кокаином. Я самодостаточен. К черту кабачок. Сердце учащенно бьется. Ты глянь, на что способна наша Ритучча, с виду – отжившая свое тетка в линялом халатике, с отросшими на полметра корнями волос, – на такую даже на все согласный епископ Эквадора не позарится. Ты глянь, каких признаний я добиваюсь, будучи инакомыслящим и иконоборцем.

Рита глядит на меня и лукаво улыбается. Она раскрыла мне свой секрет, призналась, что нарушила правила. Внезапно она вновь превращается в женщину. Она всю жизнь умирала от желания с кем-нибудь поделиться. Чтобы доказать, что умеет жить. Прямо как я. Чтобы продемонстрировать, что висящий за гладильной доской монах ничегошеньки о Рите не знает.

Сейчас я бы не смог проглотить даже дорогущих устриц, кусок в горло не лезет, меня переполняет огромное, нездоровое любопытство. Объясню почему: Рита упомянула двух коммивояжеров. Скажи она «один», я бы и дальше жевал кабачок. Но она сказала «с двумя». Я умираю от любопытства, хочется узнать простую вещь: два по отдельности или два вместе, одновременно? Поверьте, это отнюдь не второстепенная деталь, потому что Ритучча, как я говорил, дальше всех на свете от представления о половом влечении, а это, в силу логики противоположностей, неожиданно пробуждает во мне половое влечение.

Рита все уже просекла, чего уж там. С ее лица не сходит улыбка – ясно, что она другого и не ожидала. Теперь ей хочется, чтобы я сам спросил. А не спрошу – обидится. Поэтому я задаю вопрос.

– Двое вместе или по отдельности? – спрашиваю я, замечая, что голос у меня хрипловатый и чуть запинающийся, ведь я донельзя разволновался.

Знаете, что делает наша богиня секса, наша мастерица неукротимого эротизма? То, что лично я никогда не забуду. Идет и закрывает кухонную дверь. Вот именно. Поверьте мне, не надо торопиться, не надо скакать по верхам: то, как ведет себя Рита, – это нечто, это нужно изучать в школе, знай о ней Альберони[33], он бы не написал столько глупостей в своих книжках, которые я не читал, потому что нет времени и вообще мне о них даже думать противно.

Закрыв дверь, Рита Формизано добилась трех важнейших результатов:

Так дети не узна́ют ее секретов. Она ограничится обществом взрослых.

Между нами возникла бесконечно доверительная, дружественная атмосфера.

Она так ловко выстроила напряженную сцену, что сам Дарио Ардженто[34] в мгновения умственного просветления не способен с ней тягаться.

У меня от любопытства и волнения коленки трясутся. Гениталии сжались до размеров точки в далекой галактике. Так бывает, когда волнение берет верх над возбуждением.

Один-ноль в пользу волнения.

Рита неспешно возвращается к мойке. Эта сцена – ее. Я даже не мечтаю сыграть главную роль. Рита, вся сцена твоя. Твои десять минут. Она ведет себя как перед включенными телекамерами. Телекамера – это я. Ой, Рита, ты меня сейчас уморишь. Ну, говори, дорогая. Но она не говорит. Держит меня, как дурачка, на коврике у двери, а пальчики тем временем поигрывают цепочкой, которая посверкивает у нее в руке. Рита словно гадает на ромашке: «Впустить или не впустить, впустить или не впустить…»

Потом она шепчет знойным голосом, как шепчут ночью, накануне государственного переворота:

– Не знаю, может, лучше тебе не рассказывать.

Рита не решила, впустить меня или нет. И она не притворяется. Это правда.

Что это еще за стратегия? Кто она такая? Клеопатра? Грета Гарбо? Ева? Так я скоро окажусь в психушке. Рита все увереннее играет свою роль. Где она набралась женственности? Сколько всего в запасе у человека, если постараться? Спрашиваю я себя, не находя ответа. Она хочет, чтобы я ее умолял. Она так убедительно играет роль, что я думаю: надо вести себя осторожно, ляпну что-нибудь не то – и она замолчит, вообще ничего не расскажет. Она играет всерьез. Предусмотрев возможность отказа. У нее ничего не произойдет просто так.

Нельзя, чтобы она застигла меня врасплох. Я должен быть как коварный, добивающийся своего ягуар. Начинается словесный поединок.

Что за прелесть, когда жизнь превращается в подобную битву! Ты знаешь, что готов умереть за правое дело. Начинаешь понимать Аттилу и Наполеона. Они хотели утвердить свою власть. Как я в данный момент.

А что, если в этой дурацкой кухне притаилась сказка?

– Если не скажешь, я разозлюсь еще больше, чем после обеда. – Я решил сыграть так. То ли всерьез, то ли в шутку. Надеюсь, сработает. Рита пристально смотрит на меня с улыбкой человека, от которого ничего не скроешь, от нее пахнет живым, непреодолимым, жарким желанием. Она стоит во главе войска и думает, могу ли я стать ее солдатом. Решать ей. Все в ее руках. Я держусь за ее халатик. Как младенец за сиську. Рита медлит, погружаясь в пропасть молчания, которое сжигает меня изнутри. Прикрывшись челкой оттенка «красное дерево», я весь вспотел. Мне это известно, Рита, не знаю как, тоже обо всем догадалась.

– Тони, ты взмок.

– Ну да, от любопытства.

Я в ее руках. Вели она сплясать чечетку, я бы сплясал. Я в агонии, и мерзавке Рите это прекрасно известно. Она наслаждается. Чувствует себя на вершине власти. Власти, от которой кружится голова – то ли от ужаса, то ли от счастья, быстро в себя не придешь. А еще она знает мой характер: часто меня охватывает опасное нетерпение, которое может мгновенно превратиться в нечто иное, в бессмысленную злую игру, поэтому долго тянуть не стоит. Хотя и спешить нельзя, иначе снизится напряжение. И Рита сотрясает кухню своим шепотом: