Песнь Валькирии - Марк Даниэль Лахлан

Она не знала, видно ли ее отсюда, и некоторое время сидела не шевелясь. Холод пробирал до костей, и не двигаться было чертовски трудно, но она выдержала. Пытаясь занять себя и отвлечься, Тола стала вспоминать имена своих родственников. Алта, Сида, Эворик. Все они теперь мертвы. Это плохо помогало.

Она отпустила свой дух, пытаясь найти Стилиану и Дири. Они были самыми близкими союзниками, которые у нее остались. Она их не чувствовала — наверное, они погибли. Вокруг нее всюду суетились норманны.

Вдруг откуда-то из-под земли она услышала гул и стон. Казалось, что она сидит на спине огромного спящего зверя. Тола прижала ладони к земле. Земля была очень холодная, но это был не такой мертвенный, высасывающий силы холод, как в лесу или в горах. Здесь было ощущение течения, идущего от нее вниз, к реке. Может быть, это источник?

Зачем туда идти? Зачем вообще куда-то идти? Ее обманули, она была уверена в этом, но почему не поверить лжи хотя бы на время? Это было лучше, чем нынешняя истина, которая горела на этой земле, словно огромный нарыв. Истина, заключающаяся в том, что миром теперь правит смерть и все люди равны перед ней, потому что любой из них — ничто.

Она пойдет к источнику по той же причине, по которой пришла в Йорк. Ей больше некуда идти. На юге она будет чужой, одинокой женщиной, подвластной любому, кто заявит на нее свои права. Она не имела ни малейшего представления о том, какие гам земли. Крестьяне говорили, что там полно шарлатанов, которые вмиг оставят вас без гроша. Но если она пойдет туда, кто захочет ее взять? Может, лучше ей было ответить на ухаживания Исамара, стать его женой и жить в лесах?

Нет. Этого она не вынесла бы, пусть даже ей грозила бы смерть.

Но куда идти? Она уже ушла так далеко от дома, как не уходила никогда в жизни. Все ее будущее и все ее цели пропали, сожженные дотла вместе с домом, урожаем, скотом. Она думала об источнике просто потому, что могла думать о нем, — так же, как жила, потому что еще не умерла.

Тучи рассеялись, и в небе показался тусклый белый диск луны, похожий на лицо мертвеца. Тола различала голоса мужчин и лошадиное ржание где-то поблизости, но было еще очень темно. Ни песен, ни смеха она не слышала — только приглушенные голоса. Сегодня они потеряли своих товарищей и ни у кого не было настроения петь и шутить. Она пожалела, что не понимает их речи, — можно было бы узнать что-то о Стилиане или даже об Исамаре. Блеснул свет — это открылась дверь дома, затем снова закрылась. И опять только луна позволяла хоть что-то разглядеть.

Тола вновь прижала ладони к вытоптанной земле и почувствовала течение вод. Оно вело на север. В том месте, где проходил поток, земля тихо пела.

Уцелевшие дома были только здесь, в тридцати шагах от нее. Дальше все было выжжено, вплоть до выложенной из крепких камней большой церкви. «Наверное, это монастырь, — подумала она, — известный на весь мир». Церковь была огромная — больше, чем любое здание, которое ей доводилось видеть, — но и она не избежала пожара. Полукруглые окна были испачканы сажей и напоминали пустые глазные впадины на каменном черепе, покатая крыша провалилась внутрь. Церковь была далеко — около пятисот шагов отсюда по вымощенной булыжником дороге. Она должна попасть туда, иначе замерзнет. По крайней мере у нее будет крыша над головой.

Выбравшись из своего укрытия, Тола пошла вперед, мимо домов. В горле першило от дыма и пепла. Справа послышался какой-то шорох. Она замерла. В двадцати ярдах от нее сидел пес и смотрел на нее. Вид у него был жалкий, хотя она не сказала бы, что он истощен. Видит Бог, вокруг полно трупов, чтобы насытиться. Пес двинулся к ней, опустив голову и слегка помахивая хвостом. Тола посмотрела вокруг. Никого. Она протянула руку, и пес прижал голову к ее ладони.

— Ну, малыш, ну, — проговорила она так тихо, что эти слова были почти мыслью.

Дар Толы читать людей не распространялся на животных, хотя было вполне ясно, чего хотел этот пес. Ласки. Любви. Кого- то, кто внес бы порядок в эту жизнь, превратившуюся в хаос. Она не могла ждать — было так холодно, что, казалось, пар от дыхания замерзает в воздухе.

— Иди. Иди.

Она побрела дальше, но пес продолжал идти за ней, тычась в нее носом.

— Уходи! Уходи! — Она оттолкнула пса, однако он не ушел, решив, что это такая игра, и завилял хвостом.

— Шшш. Шшш! Иди прочь!

Она снова толкнула его, и на этот раз пес гавкнул — Тола не представляла, что он может издать такой громкий звук.

— Уходи!

Она побежала, но для пса это была отличная разминка — он мчался следом за ней, возбужденно лаял и, прыгая, наступал ей на юбку. Они могли бы так играть в летний день на ферме. Она почувствовала вспыхнувшую искру любопытства, прежде чем увидела самих норманнов. Церковь была все еще в двухстах шагах, ближайшее здание — только в ста.

Через миг они ее найдут. У нее не было выбора. В одном из сгоревших домов пол был провален, она прыгнула внутрь и легла ничком. Пес стоял над ней и, оглушительно лая, скреб передними лапами, словно хотел выкопать ее оттуда. Послышались голоса норманнов.

— Чен! Чен!

Они звали пса. От одного из них, будто ожог крапивы, исходила враждебность, от другого — обычное любопытство.

— Чен! Чен!

Пес отвернулся от нее и навострил уши.

— Чен! Чен!

Они сказали что-то еще по-норманнски. Ее охватила знакомая зимняя тоска, как в те дни, когда отчаянно хотелось идти, но приходилось целыми днями сидеть дома из-за дождя и ветра. Одного из воинов ужасно раздражал лай. Другой пошел с ним просто потому, что ему надоело сидеть у огня и он решил размять ноги.

— Чен! Чен!

Ей хотелось схватить пса, заставить его остаться тут, но она не могла. Если она надеется выжить, то ему придется пойти и умереть. Тола лежала неподвижно, стараясь не привлекать внимания пса. Он перепрыгнул через кучу земли, которая была когда-то частью фундамента, и, виляя хвостом, направился к воинам.

Они ласково подзывали его, но один смеялся, а другой кипел от раздражения. Он был задира и улыбался притворно, пока пес, ничего не подозревая, шел навстречу своей судьбе. Один что-то сказал другому. Тола не поняла слов, но эмоции накрыли ее волной. «Прикончи его».

На мгновение она подумала, что должна встать, умолить их не трогать пса, воззвать к их мужественности и благородству. Глупо было горевать о собаке, когда погибло столько людей, но она горевала. Он пришел к людям за утешением и лаской, а нашел только жестокость.

Еще голос. Подошел кто-то третий. Она услышала вздох, длинную ласковую фразу, какую могла бы произнести бабушка, встретив мило то малыша, хотя голос был мужской. А потом раздался длинный свист. По легким хлопкам она догадалась, что пес подошел к кому-то и дал похлопать себя по спине. Она услышала еще несколько непонятных слов, а потом что-то очень похожее на «Нет, нет, нет!».

Волна протеста, негодования. Кто-то отказывался совершить очередное убийство. Холод от пола пробирал до костей, ей нужно было двигаться. Один из мужчин долго мочился, а другой позвал пса и свистнул ему.