Отверженный принц - Ольга Олеговна Пашнина

но Дэваль против воли вспомнил кое-что другое: мягкие прикосновения пальцев, блестящих от жирной мази. Окутывающий свеже-пряный аромат. Учащенное дыхание на коже и отчаянный испуганный стук сердца.

После долгой паузы Самаэль произнес:

– Нам всем очень повезло сегодня, Дэв. Всем, включая Аиду.

Дэваль не верил в везение. Но брату об этом решил не напоминать.

Меньше всего ему хотелось бродить по улицам Мортрума в поисках загулявшей сестрички, но Самаэля сейчас лучше не злить. Он вполне способен отменить решение запретить ему навещать маму. Это единственный рычаг воздействия на Дэваля, независимый от Вельзевула. А еще отец вполне может обратиться против старшего брата: если узнает, что все это время Дэваль навещал Лилит… у него, конечно, добавится шрамов, но и Самаэль свое получит. Дэваль быть виноватым привык, а для старшенького это сильный удар по самолюбию.

На лестнице он столкнулся с Селин. В последнее время она едва ли не ночует в колледже.

– Если ты собираешься искать нашу принцессу, то она с Риджем. Устроила в баре пьяную драку, и теперь он водит ее кругами вокруг дома. Проветривает, чтобы не получить от Сэма.

– С Риджем?

Селин хрипло рассмеялась. Дэваль даже подумал, что она пьяна, но решил не уточнять. В конце концов, личная жизнь Селин – не его дело.

– С Риджем. Но не переживай. Наш опальный рыцарь тонко чувствует настроения правящей элиты. Он исключительно благороден, воспитан и учтив. Так что Повелительница просто гуляет. Спокойной ночи, малыш. Не сиди допоздна, утром рано вставать.

– Да пошла ты.

– Уже сходила! – донеслось с лестницы. – Отдохнула так себе, курортный сезон еще не наступил.

Что ж, поиски загулявшей сестрички отменяются.

Но вместо того чтобы отправиться спать, сам не зная зачем, Дэваль сел на кухне, задумчиво рассматривая причудливые тени деревьев, рожденные слабым светом уличных фонарей.

Порой казалось, от него прежнего не осталось ни следа. Все, за что его ценил отец: хладнокровие, жесткость, методичность и уверенность, – растаяло с появлением сестры. Но все же часть прежнего стража еще сохранилась. Совладав с эмоциями, совершенно лишними теперь, когда все уже случилось, Дэваль принялся думать.

Очевидно, что все происходящее – вырвавшиеся темные души, их странное влечение к Аиде, стихийно открывающиеся порталы на Землю – это звенья одной цепи, но кто или что есть источник?

Аид – не такое уж безумное место, как все думают. Души в нем превращаются в монстров, но и у них есть своя жизнь. Иерархия, общины, примитивные развлечения и постоянная охота. В Аиде не так уж много еды, и она не нужна для выживания, но постоянный мучительный голод сводит их с ума, превращает вечность в невыносимую пытку.

Даркблум, отец Аиды, похоже, знал, как выжить в аду. И даже получил определенную власть над душами. Достаточную, чтобы не позволить им моментально растерзать дочь. Интересно, как у него это получилось?

И как у души, напавшей на Аиду, получилось спрятаться. Он ведь ее искал. Насколько хватало времени и сил искал, чтобы наказать за дерзость. Но, наверное, впервые за много лет Дэваль Грейв потерпел поражение.

Уж вряд ли без сторонней помощи.

Негромко скрипнула задняя дверь. Он хорошо видел в темноте в отличие от Аиды. Она почти на ощупь пробралась к графину с водой и с наслаждением пила, пока Дэваль задумчиво размышлял, убить ее на месте или сначала как следует насладиться торжеством момента.

Все же второе. Во внезапной безболезненной смерти нет ровным счетом никакой романтики.

– Как прогулялась?

Сестричка не подвела: Аида взвизгнула и выронила графин. Он разлетелся на тысячи осколков, щедро окропив стройные ножки водой.

– Жрешь по ночам? – К Аиде быстро вернулось самообладание, хотя голос немного дрожал. – Осторожно, потеряешь статус первого красавчика на деревне, скучно станет смотреть в зеркало по утрам.

– Уж ты-то не упускаешь случая собой полюбоваться, так? Нравишься себе?

– Вполне.

Она сделала было попытку пройти мимо, но Дэваль удержал. Аида дернулась, но его пальцы уже стальной хваткой сомкнулись на ее локте.

– Знала бы ты, как я жалею, что удержал тебя тогда.

– У тебя будет еще много возможностей исправить эту несправедливость.

Слабый свет рисовал лишь очертания Аиды. Поблескивал в ее глазах и приковывал его взгляд к еще влажным губам.

– Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Ты здесь навсегда, и каждый из нас должен оберегать твою жизнь ревностнее, чем свою. Ты – наше проклятие, сестричка. Моя личная кара. Ты появилась и разрушила то, что я строил много лет. Получила то, чего я всегда хотел. Ты даже сотую часть моей ненависти представить не можешь, потому что просто не способна так ненавидеть.

– Да мне плевать! – скривилась она. – Варись в своей ненависти, Дэваль, и не забудь приправить ее завистью. Я не просила того, что принадлежит тебе, ясно?! Забирай! Идем к отцу и скажем: мы все решили, тебя – в наследники, меня – в Аид. Никаких проблем! Уверена, вы закатите роскошную вечеринку! Да и я рыдать не буду, потому что ты, обиженный мальчик, у которого отобрали игрушку, меня достал! На соплях, которые ты распустил, уже весь дом поскальзывается!

– Нет уж…

Словно загипнотизированный, он не мог оторвать взгляд от ее губ.

– Нет, ты останешься на своем месте. Все будет именно так, как хочет отец. И ты станешь его преемницей. А я – твоим стражем и кошмаром. Каждую ночь ты будешь засыпать с вопросом, наступит ли для тебя новый рассвет. Ты будешь доверять мне жизнь и душу, не зная, сберегу я то, что тебе дорого, или уничтожу.

– И чем… – она снова попыталась отстраниться, но лишь врезалась поясницей в столешницу, – ты тогда отличаешься от той души, что сегодня отправилась в Стикс?

Несколько мгновений, показавшихся вечностью, Дэваль уговаривал себя остановиться.

– Ничем, – выдохнул он и, не удержавшись, слизал капельку воды с ее нижней губы.

А потом поцеловал, не сумев справиться с волной пламени, прокатившейся внутри.

Одновременно желая и ненавидя, пытаясь причинить боль и заглушить воспоминания о темной душе, ласкал ее язык, прикусывал губы, вынуждая ответить. Подхватив под ягодицы, усадил на стол, прижав к себе так близко и провокационно, что увидь кто эту сцену – отец или Самаэль, – его самого сослали бы в Аид на целую вечность.

Аида была восхитительно пьяна и возбуждена. Поцелуй выбил из колеи ее не меньше, чем его. С наслаждением, превращая грубую ласку в сладкую медленную пытку, он обхватил пальцами тонкую девичью шейку, чувствуя, как бьется ее сердце.

Ему и самому не хватало воздуха. Он уже целовал Аиду раньше, но никогда так откровенно и горячо. И долго. Бесконечно долго, словно понимая, что, возможно, этот поцелуй останется единственной монетой в копилке воспоминаний об этой девушке. О невозможной принцессе, которой ему нельзя было касаться, но перед которой было невозможно устоять.

Все кончилось так же быстро, как и