Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой - Элизабет Тейлор

class="p1">Явившись в Пуэрто-Вальярта на съемки, мы превратили округу черт-те во что. Тихая, сонная деревушка стала Содомом и Гоморрой, вместе взятыми. Почти со всеми актерами приехали нынешние и бывшие мужья и любовники, жены и любовницы, а также друзья и приятели, приятели друзей и друзья приятелей… Притащился Теннесси Уильямс со своим очередным любовником, а также безумные толпы репортеров всех мастей и стран.

Мы с Ричардом тоже не были в одиночестве, кроме Лизы с нами сразу приехал Майкл Уайлдинг, мой бывший супруг и отец моих мальчишек, а также множество помощников и учитель для Лиз. Майкла больше не приглашали сниматься, пожалуй, нашим браком я основательно испортила ему актерскую карьеру (хотя портить было уже нечего), и мы пригласили Уайлдинга в качестве агента Ричарда. В знак благодарности я просто позволяла бывшему супругу не остаться одному и без денег, потому что агент из него был отвратительный. Но роли мы способны добывать и сами, гонорары выколачивать тоже, а просто со связью Майкл справлялся легко.

Наша компания оказалась слишком велика, чтобы селиться как попало, и мы купили четырехэтажный особнячок «Касса Кимберли» со своим пляжем. Туда привезли и Марию, а когда на каникулы прибыли еще и мальчишки… От шума и гвалта, царившего в доме круглые сутки, Ричард сбежал во второй дом, соединенный с нашей территорией мостиком.

– Ричард, надеюсь, ты не сделаешь мостик подъемным и не углубишь ров между берегами?!

– Обязательно сделаю, еще и прикажу выстроить огромную стену, повыше Великой Китайской, чтобы вы не смогли перебраться.

– Мы так тебе надоели? О! Что же делать нам, несчастным?! Я придумала: мы устроим подкоп под твоей стеной, и она рухнет!

Но, несмотря на все ссоры, споры и обиды, это было великолепное время.

Ой, Майкл, я же тебе не рассказывала, что в меня там метали ножи! Да-да, причем с моего согласия! И в Бартона тоже. Это был настоящий бродячий цирк, забредший в деревню в поисках заработка. Если есть любопытные, почему бы не воспользоваться? Я потащила Ричарда и детей посмотреть. Правда, он говорил, что первым заметил въезжающий цирк, но Бартон врал, это я услышала и позвала всех.

Главное не в том. На площади собирался выступать метатель ножей. Он делал это довольно ловко и уверенно, а заметив нашу веселую компанию, неожиданно вытащил на середину меня, предложив встать в роли мишени. Кажется, Ричард едва не заработал инфаркт, наблюдая, как совсем рядом с моим лицом в доску впиваются, посланные сильной рукой циркача, кинжалы. Лиза стояла, в испуге чуть вскрикивая: «Ой, мамочка!»

А потом дрожала я, стараясь не подавать вида, потому что кинжалы метали уже в Ричарда. Бартон выдержал представление блестяще, не моргнув глазом. В общем, мы вполне стоили друг дружки.

Для меня самую большую проблему представляли полчища блох, которые страшно кусались. А Ава Гарднер и остальные красотки?.. Они куда мельче, хотя укусы больнее. Но у Ричарда была я, ни к чему ему всякие Авы и Деборы со Сью. Мне кажется, именно там Ричард осознал, что любит меня со всеми моими недостатками, с моей шумной огромной семейкой, от которой периодически удирал через мостик на свою виллу, с моим незнанием Шекспира и головой, полной опилок вместо стихов. Он любил меня, а не мою известность и заработки. А я его, и потому была готова принести все, чего к тому времени добилась, к ногам любимого. Ричард принял этот дар, одарив меня в ответ настоящим счастьем (ну и много чем еще впоследствии, ведь самые крупные бриллианты подарены им).

А у Авы Гарднер я заметила одну мелочь, очень ей мешавшую (но говорить не стала, все же мы не близкие подруги, да ей и не нужен мой совет). Этому когда-то научила меня мама, вернее, однажды сказала, а я запомнила: ничто так не старит женщину и не портит ее лицо, как сдвинутые брови. Суровой озабоченности на женском лице не место! Она способна изуродовать самые красивые черты. Если хочешь, выглядеть звездно и царственно, привыкни к приветливому выражению, и навсегда запрети своим бровям изламываться или сдвигаться.

У Авы Гарднер красивое, симметричное лицо, но вот брови… Да-да, они изломаны, что исключало величественное выражение. А ведь этим страдают многие красавицы, да что там многие – все! Спасибо тебе, мамочка, за учебу. Мое лицо оставалось безмятежным, даже когда хотелось убить кого-то или повеситься самой. Это привычка, выработанная годами и годами же поддерживаемая. Можно изобразить гнев, недовольство, просто раздражение, но сразу после этого лицо нужно вернуть в прежнее состояние величавой доброжелательности. Мамочка молодец, я настолько привыкла, что делаю это не задумываясь.

Пуэрто-Вальярта стала нашим прибежищем на многие годы, мы время от времени приезжали туда погреться. Городок разросся, обзавелся множеством приятных местечек, где можно посидеть вечерком, хотя уже больше никогда не было так здорово. Ричард не зря сокрушался, что, услышав о прелести здешних мест, наедет множество желающих вкусить райского удовольствия и все испортят. Такова участь всех замечательных уголков Земли, многие прелестны, пока о них почти никто не знает.

Пуэрто-Вальярта дорога мне еще и тем, что там Бартон наконец осознал, что любит меня, а не просто хочет, как женщину. Мы ссорились, мирились, кричали друг на дружку, посылали к чертям собачьим, требовали больше не попадаться на глаза и катиться подальше, а потом столь же бурно мирились в спальне. Роди Макдауэл когда-то сказал, что мы ссоримся ради примирения в постели. Возможно, он прав…

Я была рада тому, что Ричард подружился с моими детьми, они из моих стали нашими. Дети унаследовали мою внешность, я считаю Лиз красивей себя самой, у нее такие же пушистые ресницы и синие глаза, красивые глаза у мальчиков, к тому же они лобастые. Переросла свои болезни Мария, превратилась в стройную красавицу. Но мы никого из них не заставляли повторять наш путь, становиться актерами, да и вообще не диктовали, что делать и как жить.

При любой возможности мы уединялись с детьми, скрывались от чужих взглядов, но такая возможность представлялась крайне редко. Зато уж когда выдавалась, Ричарда было не узнать! Он забывал о своей славе, своих баснословных доходах, своих обязанностях и необходимости все время чему-то соответствовать, Бартон становился самим собой. Как я любила этого Ричарда, который мог возиться с детьми, гулять с ними, часами играть в настольные игры, дурачиться!

Но назавтра выплывали новые дела, интервью, приносили новые сценарии или звонили агенты… и все начиналось сначала, вернее, продолжалась круговерть нашей актерской жизни.

Внутри Ричарда словно