Коэффициент подлости - Чингиз Абдуллаев

Сидевший в автомобиле Рожко сказал своему напарнику:

— Мне она не понравилась. Слишком эмоционально переживала насчет гибели своего друга. А они были знакомы всего несколько месяцев. Говорит, что у нее в доме ремонт, а в холле на полу коврик лежит чистый. Получается, что рабочие у нее взлетают над этим ковриком. Нужно передать, чтобы подключились к ее телефону. Может, она все же знала этого грузина.

— Как ему удалось убежать? Там же четверо наших было? — спросил коллега у Рожко.

— Очень просто. Вошел в подъезд, попросился по нужде. Бурый пошел его сопровождать. Водителя на улице оставил, а сам вместе с ним в подъезд вошел. Что с уголовника взять? Как быдлом был, так им и остался. Вообще зачем их позвали? Сами бы справились, без них.

— Он убил Бурого?

— Лучше бы убил. Но только ранил. Схватил пистолет и прямо в наручниках убежал.

— Кретины! — зло бросил Рожко. — Но ничего. Без документов далеко не убежит. В наручниках, без денег и документов точно не убежит. Но на всякий случай нужно телефон этой дамы несколько дней на контроле подержать. Мы уже взяли на контроль телефон его семьи в Тбилиси. Теперь откуда ни позвонит, мы сразу засечем. Нам Слепнев всем головы оторвет, если не найдем грузина.

В кабинете Семена Алексеевича мы просидели до вечера. Позднее к нам присоединились Дубов и Лобанов. Потом пришел Галимов. В общем собрался полный комплект проверяющих. Галимов стал рассказывать, как сотрудники ФСБ и МВД отрабатывают все версии возможных причин убийства, рассказывал, как работают эксперты — баллисты, криминалисты, патологоанатомы. В общем, говорил нудно, долго, не по делу и всех только раздражал своим голосом. И под конец появился Облонков. Войдя в кабинет, сел на стул в углу и не вмешивался ни во что. Я пристально смотрел на него, пытаясь определить, знает ли он что-нибудь о смерти Семена Алексеевича. Причастен ли он к этому убийству?

Только когда мы закончили работу и Лобанов опечатал кабинет Семена Алексеевича, мы покинули управление. И я сразу поехал к Виталику.

Дело в том, что Виталик был настоящим бессребреником. Иногда еще встречаются такие чистые и порядочные люди. Деньги нужны были ему только на книги. И немного для личных нужд — на еду, одежду, квартиру, впрочем, давно не ремонтированную. Одевался он скромно, я бы даже сказал, очень скромно, в еде был неприхотлив.

У него, конечно, денег не было, и я бы даже не подумал их у него просить. Но дело в том, что в Москве жил его двоюродный брат, в отличие от своего родственника циничный человек и умелый маклер. Он работал еще в советские времена, умудряясь менять и продавать квартиры при советских законах, когда сделать это было почти невозможно. Теперь он стал руководителем крупной конторы по купле-продаже московской недвижимости. Я все время держал его в уме как резервный вариант. Но только как резервный. Во-первых, мне не очень хотелось с ним общаться. Во-вторых, я знал, что любую коммерческую сделку, даже для очень близких людей, он рассматривает как возможность заработать деньги. Но у меня к этому времени уже не было выхода.

Я приехал к Виталику и попросил его помочь. Он уже знал про Игоря и поэтому не стал задавать лишних вопросов. Просто поднял трубку и позвонил своему родственнику-кровососу. За это я и ценил своего друга. Он все понял без лишних слов и сразу позвонил. Вообще дружба — понятие круглосуточное. Это сказал кто-то из поэтов, и я согласен с таким определением. А дружба с Виталиком была для меня еще и своеобразным отдыхом. Мы часами могли говорить ни о чем или молчать. Наверное, так ведут себя настоящие друзья. Или хорошие супружеские пары, которые понимают друг друга с полуслова. Иногда я думаю, что на примере дружбы с Виталиком я мог бы понять и отношения гомосексуалистов.

Это не потому, что у меня или у моего друга были такие наклонности. Как раз нет. Виталика секс, по-моему, интересовал в самой малой степени, а я вообще был убежденным сторонником традиционной сексуальной ориентации. Но в нашей дружбе было нечто большее, чем просто хорошие отношения двух мужчин. Мы абсолютно понимали друг друга и даже заряжались энергией друг от друга. Если бы у нас были хоть какие-то намеки на «голубизну», мы стали бы верными любовниками. Но ничего подобного нам даже не приходило в голову. Необязательно спать с человеком, чтобы чувствовать духовное родство, которое роднит гораздо больше иных видов связи.

Вы бы слышали, как обрадовался родственник, которому позвонил Виталик. Дом наш был особо элитарный. Попасть туда хотели многие. Я понимал, что меня могут наказать за сдачу квартиры в аренду, понимал, что могут даже вогнать из органов. Но речь шла об Игоре, и я меньше всего думал о своей следующей звездочке. Нужно было спасать парня. Кровосос сразу заявил, что у него есть состоятельные клиенты на такую квартиру и он готов завтра показать. И даже назвал приблизительную цену. Сказал, что она будет стоить две-три тысячи в месяц. Это было гораздо больше того, на что я рассчитывал. Но, наверное, все же меньше реальной цены. Родственник-кровосос не мог быть альтруистом. Раз он давал такие деньги, значит, имел настоящих клиентов, которые готовы были ему заплатить еще больше. Я вспомнил, что завтра утром мы должны продолжить расследование.

— Утром я буду на работе, — быстро сказал я, — и вполне вероятно, что могу задержаться до восьми-девяти вечера. У нас убили начальника отдела, и вся служба поставлена на ноги. Ты не мог бы завтра зайти ко мне утром, когда придет твой родственник? Запасные ключи я утром завезу к тебе.

— Конечно, — согласился Виталик, — у меня завтра библиотечный день. Кстати, ты мог бы пожить у меня, на время, когда сдашь свою квартиру. — Не нужно, — улыбнулся я, — надеюсь, мне заплатят такие деньги, что я смогу снять где-нибудь однокомнатную квартиру.

Он промолчал, понимая, что спорить не стоит. Я уже собрался уходить, когда он вдруг сказал:

— Игорь мне понравился. У тебя растет замечательный, хороший парень. Передай ему привет.

— Спасибо! — крикнул я на прощание, подходя к двери. — Ты извини, я еще хочу к ним заехать.

Я сразу поехал к Алене. Нужно сказать, что после того, как мы развелись, я ни разу не переступал порога их квартиры. Моей бывшей квартиры. И, честно говоря, не собирался появляться там, если бы не болезнь мальчика. Я был уверен, что больше никогда не приду сюда. Признаться, я трусил, думая о том, какие чувства могу испытать там. Но все было совсем не так, как я думал. Они сделали ремонт, значительно расширили нашу старую квартиру, практически все поменяли. Вообще Алена, конечно, молодец, толковая женщина. Другое дело, что мы не могли жить вместе. Так иногда бывает. Два нормальных человека сходятся и вдруг обнаруживают, что абсолютно не переносят друг друга. И никаких видимых причин, просто взаимный антагонизм, на каком-то генетическом уровне.

У нас с Аленой, наверное, так и было. Если бы она была просто стервой, то вряд ли бы так удачно вышла второй раз замуж. Семья у них была хорошая, дружная. Я даже испытал нечто похожее на чувство зависти. Они смеялись, по-доброму шутили, не чувствовалось, что в этой семье Игорь чужой. Собственно, он и не мог быть чужим. Говорят, в Израиле национальность ребенка определяется по матери. По-моему, это правильно. Отец передает сыну всего лишь свой генетический код. А вот воспитание ребенка, его духовные качества, его идеалы в значительной степени определяет мать. И если в семье двое детей от разных отцов, но от одной матери, они всегда будут гораздо ближе друг к другу, чем двое детей от разных матерей и одного отца. Возможно, это только мое предположение, но мне оно кажется верным.