Под кожей - Мишель Фейбер

— Решительно никакого, — заверила она его и щелкнула переключателем икпатуа.

Когда она возвратилась на ферму, Енсель первым, как и всегда, вылетел из амбара и с почти гротескным рвением подскочил к машине. Двое его компаньонов еще оставались силуэтами в яркой двери, они не спешили последовать за Енселем, словно признавая, что за ним закреплена некая ритуальная привилегия.

— Лучше бы ты этого не делал, — раздраженно сказала Иссерли, когда он просунул рыльце в пассажирское окно, чтобы полюбоваться парализованным водселем.

— Чего? — заморгав, выпалил он.

Иссерли потянулась, чтобы отпереть дверцу, поперек бедер собачьего заводчика.

— Не выбегал посмотреть, что я добыла, — прохрипела она, наполовину ослепшая от боли в спине. Дверца открылась, тело водселя вывалилось Енселю на руки. За спиной его уже переминались другие, подошедшие, чтобы помочь ему, мужчины.

— Я же могу и сама сообщать тебе, — упрямо продолжала, торопливо распрямившись, Иссерли, — что у меня есть добыча, а если ее нет, просто ехать без всякой суеты прямиком к коттеджу.

Енсель возился с водселем, норовя половчее обхватить его торс. Молния на куртке из телячьей кожи сама собой разъехалась, испугав Иссерли и выставив напоказ нимало не родственное ей перекошенное тело.

— Так мы же не сердимся, когда ты ничего не привозишь, — обиженно возразил Енсель. — И никто тебя за это не винит.

Иссерли вцепилась руль, стараясь не дать воли слезам изнеможения и гнева.

— Я говорю не о том, удается мне добыть что-нибудь или нет, — вздохнув, сказала она. — Просто, я иногда… устаю, вот и все. И мне хочется побыть одной.

Енсель пятился от машины, подволакивая тело водселя к ожидавшей его тележке, потом вместе с товарищами покатил ее, кривясь от усилий, к свету. Кривясь, быть может, еще и от выговора, который только что получил от Иссерли.

— Я просто… мы просто стараемся помогать тебе — и только, — жалко прокричал он ей от двери.

Иссерли опустила голову на руки, приникла к рулю.

— О господи, — еле слышно простонала она. Мало ей было тяжелой дневной работы, которую она выполняла в немыслимых условиях, мало было того, что она на волосок проскочила мимо смерти, так изволь еще ковыряться в путанице хрупких человеческих эмоций — нет, это уж слишком!

— Забудь мои слова! — крикнула она, глядя вниз, в темноту у своих ног, в маслянистую бестолковщину педалей, грязного резинового мата, кожаных перчаток и рассыпавшихся шоколадных конфет. — Завтра поговорим!

Едва лишь дверь амбара встала на обычное ее место и на ферму Аблах вернулась тишина, Иссерли заплакала снова, да так, что очки, когда она их наконец сняла, едва не выскользнули из пальцев.

Мужчины, думала она.

Выкарабкавшись, наконец, из черной дыры сна, Иссерли открыла глаза и обнаружила, что еще темно. Плававшие в пустоте цифры ее маленьких часов выцвели и твердили, подрагивая, только одно: ноль, ноль, ноль, ноль. Внутренний источник питания требовал замены. Ты могла бы и вспомнить об этом, подумала она, вместо того, чтобы… чтобы что? Вместо того, чтобы тратить деньги на конфеты, есть которые все равно не собиралась.

Иссерли лежала, обвитая простынями, сбившаяся с толку, утратившая представление о времени и немного испуганная. И хотя она не видела ничего, кроме мерцающего экранчика часов, ей вдруг живо представился пол ее машины, последнее, что она заметила и запомнила перед тем, как провалиться в сон. Не забыть бы выбросить конфеты перед выездом на дорогу, иначе она передавит их ногами. Иссерли видела, как собачий заводчик раскусывал одну. У них какая-то липкая начинка, способная размазаться по полу, а со временем и сгнить.

Как-то она разболталась в последнее время, позволила себе утратить контроль над происходящим, — нужно будет при первой же возможности привести себя в порядок.

Сколько часов она проспала, Иссерли не знала — не знала, только ли еще началась зимняя ночь или скоро закончится. Не исключено даже, что она проспала и ночь, и весь следующий день, короткий и блеклый, и сейчас уже вечер.

Иссерли попыталась определить, сколь долгое время провела в забвении, по тому, как она себя чувствует. Тело было горячим, точно перегревшийся двигатель, на тех его участках, что сохранили способность потеть, перекипал пот. Это означало — если ее циклам еще можно доверять, — что проспала она время либо очень малое, либо очень большое.

Она осторожно потянулась: боль не сильнее обычной, — хотя и в обычной хорошего было мало. Бог с ним, со временем, нужно вылезти из кровати и сделать зарядку, иначе она кончит тем, что и вовсе утратит способность вставать, останется заточенной в узилище своих мышц и костей.

Теперь, когда зрачки ее начали, наконец, расширяться, Иссерли различила кое-какие очерченные светом луны детали своей спальни. Впрочем, поскольку спальня была пустой и голой, детали эти сводились к трещинам в стенах, шелушащейся краске, неработающим электрическим выключателям и тусклому перламутровому свечению бездействующего в камине телевизора. Томимая жаждой, Иссерли нащупала стоявший у ее кровати стакан с водой, однако тот оказался пустым. Она подняла его к губам, потом перевернула донышком кверху — так, на всякий случай. Пусто. Ладно, можно обойтись и без воды. Потребностям тела ее не запугать.

Иссерли села, кое-как выпуталась из простыней и перевалилась с матраса на пол, приземлившись вкривь и вкось, едва не упав набок. Длинная игла боли пронзила самый низ ее спины, один из перенесших ампутацию участков тела, — Иссерли в который раз попыталась сохранить равновесие, опершись на хвост. Она постояла, покачиваясь вперед и назад, пока тело отыскивало свой новый центр тяжести; влажные от пота ладони ее ног немного липли к холодным доскам пола.

Лунного света для того, чтобы сделать разминку, не хватало. Иссерли не понимала, почему для выполнения упражнений ей требовалось видеть свои конечности, однако так оно и было. Похоже, в слишком густой тьме она утрачивала уверенность в том, какого рода существом является. И нуждалась в ревизии того, что осталось от ее тела.

Возможно, телевизор сумеет не только дать немного света, но и поможет ей сориентироваться во времени. Вихрь нереальности завивался вокруг нее, точно бредовые миазмы над снова приснившимися ей кислородными ямами Плантаций.

После таких сновидений приятно было просыпаться под солнечным светом надежного, безопасного мира. А если солнца еще не было, ее успокаивали многообещающе сиявшие в темноте часы. Ладно, раз нет ни того, ни другого, она обойдется тем, что есть.

Иссерли доковыляла до камина, включила телевизор. Тусклый экран оживал лениво, как овеваемые ветерком угли костра, но затем на нем появилось яркое изображение — словно в камине вспыхнул психоделический огонь, — и Иссерли изготовилась к усилиям, необходимым для того, чтобы привести себя в должный вид.