Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

дёрнулся, как от удара током.

– Полегче, чёрт! Ну как?

– Ниже, чем на правой.

Крис отпустил его руку, достал из кармана марлевую салфетку, тщательно вытер руки и стал скатывать вниз рукава.

– Ну, – смотрел на него снизу вверх Чак, – что скажешь?

– Не знаю, – пожал плечами Крис. – Я же не врач. Тебе надо с доктором Иваном поговорить, ему всё рассказать.

– А то этот беляк сам не знает? – скривил губы Чак.

– Если бы он знал, ты бы уже здоровым был. Я вот… Меня в декабре привезли, горел уже, а из «чёрного тумана» только в конце марта вставать стал. А последних кого привезли, так у них на всё про всё полтора месяца ушло. И загорелись, и перегорели, и из «чёрного тумана» встали, на своих ногах ушли.

– И почему так? – Чак постарался, чтобы вопрос прозвучал поязвительнее.

– А врачи больше знать стали. Я в первой пятёрке был, что это такое, «горячка», здесь не знал никто, они, – Крис усмехнулся, – и спальников раньше не видели.

– Ну да, – хмыкнул Чак. – Значит, рассказать ему, считаешь?

– Считаю, да, – твёрдо ответил Крис.

– И что рассказать?

– Всё. Да он сам спросит, ты только отвечай. Ну, ладно, – Крис встал, – мне идти надо. К Гэбу пойдёшь сейчас?

– Нет, – мотнул головой Чак, – ему сейчас не до меня, – и выдавил: – Спасибо.

– Не за что, – улыбнулся Крис и пошёл к двери.

И уже взялся за ручку, когда его догнал насмешливый вопрос:

– А про себя ты всё ему рассказываешь?

Крис, не ответив, вышел, прикрыл дверь, оставив щель, чтобы этот… смог открыть её самостоятельно, и быстро пошёл по коридору.

Приступ у Гэба закончился, и он дремал, а Сол и Люк устало пили чай в дежурке с открытой – на всякий случай – дверью. Крис, проходя мимо, кивнул им, и они ответили ему такими же кивками.

Выйдя из отсека, Крис пошёл в кабинет доктора Ивана. О чём доктор Иван хотел с ним поговорить? О чём бы ни было, ни отмалчиваться, ни, тем более, врать он не будет. Подловил его этот стервец, палач чёртов, подловил. Ладно, он и раньше докторам не врал. Ни доктору Юре, ни доктору Ивану. Но и всего не говорил. А что значит «всё»? Разве можно всё рассказать? Да ещё другому. Самому себе не всё говоришь.

Лампочка над дверью кабинета Жарикова не горит. Значит, можно войти. Крис стукнул в дверь и открыл её.

– Заходи, Кирилл, – улыбнулся ему сидящий за столом Жариков. – Ну, как Чак?

– У него граница чувствительности стала нечёткой, – Крис сел к столу и стал рассказывать: – Подмышка вся чувствует, а если он не видит, то и внутренняя поверхность, вот, – Крис показал на себе, – как… как язычок. Но только когда не видит.

Жариков слушал с таким уважительным интересом, что Крис улыбнулся и продолжил:

– Я сказал ему, что граница спускается. Он… он побоялся поверить. По-моему, так. И ещё. Я сказал ему, чтобы он вам всё рассказал, Иван Дормидонтович. Ну… ну, ответил на ваши вопросы.

– Спасибо, Кирилл. Но если бы я ещё знал, о чём спрашивать, – вздохнул Жариков. – И как спрашивать.

Помедлив, Крис кивнул. Набрал полную грудь воздуха и начал:

– Иван Дормидонтович, вы сказали, чтобы я зашёл к вам. Вы хотели поговорить со мной. О чём? О Чаке и Гэбе?

– Они не что, а кто, – поправил его Жариков. – И о них. И о тебе. И о других парнях.

– Хорошо. Иван Дормидонтович, я… я всё сделаю, – Жариков невольно нахмурился, услышав эту формулировку, и Крис заторопился: – Я на все ваши вопросы отвечу, но… но можно мне поговорить с вами? О… о себе. Потом, когда мы закончим с делом.

– Нет, – Жариков улыбнулся его удивлению. – Не потом, а сейчас. Это важнее, – привычным движением щёлкнул тумблером, одновременно включая красную лампочку над дверью и отключая селектор. – Я слушаю тебя, Кирилл.

Крис судорожно сглотнул.

– Я… я не знаю, как сказать об этом. Плохо мне, очень плохо.

И быстро искоса посмотрел на Жарикова: не смеются ли над ним? Нет. Доктор Иван смотрит внимательно и так… что можно говорить.

– Вы знаете, мы раньше говорили… у спальника три страха. Не пройти сортировку, загореться и… – Крис не смог договорить: такая судорога схватила за горло.

Он закашлялся, растирая себе шею и грудь.

– Воды? – негромко спросил Жариков.

– Нет, спасибо, – мотнул головой Крис. – Я… я не могу назвать… это. Не могу. Но… но сортировок нет, я уже перегорел, а это… это осталось. Я, когда понял, подумал… ну, что это как горячка, поболит и пройдёт. А всё хуже и хуже. Я не могу больше. Я… я если её не увижу утром, я не живу в этот день, – Жариков перевёл дыхание, но Крис не заметил этого. – Ничего страшнее этого для спальника нет. Нельзя это нам. Нельзя. А я… я… – Крис задохнулся.

– Ты больше не спальник, – тихо и очень просто сказал Жариков.

Крис смотрел на него расширенными глазами так, будто не мог поверить услышанному.

– Она знает… о твоих чувствах? – раз парень боится слова «любовь», то и не будем его произносить.

– Нет, – замотал головой Крис. – Нет-нет, что вы! Я же понимаю…

– Что? Что ты понимаешь? – Жариков сцепил пальцы в замок, подался вперёд, налегая грудью на стол. – Ты же свободный человек, Кирилл. Свободен и в действиях своих, и в чувствах.

Крис закрыл лицо руками и замер. Жариков ждал. Наконец Крис опустил руки и посмотрел на Жарикова.

– А… а что… ну, раз это мне можно, что мне делать теперь?

– Ты хочешь, чтобы она узнала… об этом?

Крис подумал и пожал плечами.

– Не знаю, – беспомощно поглядел на Жарикова и повторил: – Не знаю. Может… может, это пройдёт? Ну, само по себе? Ведь всё проходит, – и вымученно улыбнулся. – Что началось, всегда потом кончается.

– Хорошо сказано, – одобрил Жариков.

– Это Андрей, – Крис явно уводил разговор, – начнёт слова крутить, так не остановишь. То о начале и конце. Где кончается начало? Где начинается конец? Смешно, правда?

– Да нет, – задумчиво покачал головой Жариков. – Андрей рассуждает интересно, мы как-то на дежурстве всю ночь проговорили. А что всё проходит… Может, и пройдёт это у тебя, а может…

– Так мне и жить с этим?

– Когда этого нет, то и жить незачем, – с удивившей Криса горечью ответил Жариков.

– Вы… Вы знаете, ну, про это? – растерянно спросил Крис.

– Это боль, – теперь Жариков говорил, как сам с собой, – но без этой боли не жизнь, а существование, биологический процесс, голая физиология. Это то, что поднимает человека над