Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль - Заур Магомедович Зугумов

речи. Ну а когда платили, то платили, как положено, чисто по-жигански[229]. Для этих целей, если у семенников[230] не было достаточно средств, их выделяли из общака. Почему я так подробно об этом описываю, читатель поймет чуть позже.

Во время своего предпоследнего пребывания в пересыльной тюрьме Тобольска, прежде чем попасть в общую камеру, Яша, как и весь этап проходил медобследование. Эта процедура предполагала себе обыкновенный рентген, в результате которого у него и был обнаружил рак легких последней стадии. Его уже ничего не могло спасти, поэтому и не стали отправлять в тубзону[231], а собрав таких же, как и он бедолаг в одной камере пересылки, направили в обычную зону доживать свой век, где в этапе мы с ним и познакомились.

Говорить о том, что он смертельно болен, Яша не стал по одной простой причине, не хотел обременять корешей. Ведь к больному совсем другое отношение, а тем более к смертельно больному! И сторонился он нас не потому что пал духом, или чего-то там еще, а просто искал подходящего случая продать свою жизнь подороже, но при этом, что бы никто из нас не пострадал вместе с ним. Но случай сам его нашел. Не все люди боятся смерти. Одни боятся ее потому, что любят жизнь, другие потому, что страшатся будущей жизни. Но человеческое существование — суровая битва, и бывают чувствительные существа, ощущающие безвыходный внутренний конфликт; для них смерть — как бы желанное успокоение. Надо было видеть его лицо, когда он рассказывал об этом! Оно сияло, он был просто счастлив, что сможет умереть, но друг его останется при своих бубновых интересах[232], а в попадухе[233] легавая тварь.

Естественно, Яшу никто судить не стал. Даже под следствие не закрыли. А через несколько месяцев он упокоился. Проводили мы его в последний путь, как и положено было его статусу с надлежащими босяцкими почестями. Даже еврея одного, правда барыгу, но других в зоне не было, пригласили что бы прочел молитву. Уж не знаю, что он там читал, но видон рисовал подобающий[234]. Да и бесконвойников взгрели по уму, так что они принесли нам схему погоста и его захоронения со всеми подробностями. Я, на всякий случай запомнил ее наизусть.

Часть IV. Израиль

Догорает день в лучах заката Бесконечно серый и скупой. Дни бывали веселей когда-то В жизни прошлой, легкой и хмельной. Но за жизнь, что отдана разврату, Время легких денег и побед, Приготовила судьба расплату, Растянув ее на много лет. День прошел и сгинул безвозвратно В черном мраке тишины ночной, Как ни жаль, но не вернуть обратно Жизнь прожитую и не прожить иной…

Глава I

Читатель уже, наверное, догадался кто стоял на пороге двери в мою квартиру? Да, это был родной брат Яшы, как две капли воды похожий на него. Яша никогда мне не рассказал о нем. Как тут было не удивится. Если бы не такое поразительное сходство я бы, говоря откровенно, засомневался. По крайне мере, с начала нашего знакомства. Давид, так звали брата моего покойного кореша, был его прямой противоположностью. Конечно же я не имею в виду внешние данные. Но, как я понял позже, в такое состояние его ввели жизненные передряги и обстоятельства последних дней, которые, в принципе, и привели его ко мне. А всему виной было то, что у Давида украли десятилетнюю дочь.

В «лихие девяностые» был самый большой отток евреев в Израиль, как непосредственно из самой России, так и из всего постсоветского пространства. Каждый еврей доставал из загажника[235] то, что затарил[236] на черный день с тем, чтобы в стране обетованный было на что жить первое время. Хоть евреям и давали сразу по прилету в Израиль, прямо в аэропорту взгревчик[237] в виде: даркон, шекелей и хаты, тем не менее, каждый из них хотел иметь и еще что-то, уже на еврейский черный день. В общем, Давид продал две квартиры, одну в Биробиджане (Еврейская автономная область), где жил последнее время с семьей, вторую где-то в Молдавии и с этими деньгами решил покинуть страну, но, увы, ему этого сделать не позволили.

Все мы слепы, каждый по-своему. Слеп скупец: он видит золото, но не видит богатства. Слеп расточитель: он видит начало, но не видит конца. Слепа кокетка: она не видит своих морщин. Слеп ученый: он не видит своего невежества. Слеп и честный человек, ибо он не видит плута, слеп и плут, ибо он не видит Бога. А Бог тоже слеп — в день сотворения мира он не увидел, как в его творение затесался дьявол.

Родной брат жены, когда-то почти нищий и брошенный всеми подлец, которого вытащил из этой клоаки Давид и оказался тем Иудой, который договорился с бандитами украсть племянницу и вернуть лишь за определенную плату, даже не догадываясь о том, что ставит на плаху не только голову своей маленькой племянницы, но и свою собственную. У меня в этом не было и тени сомнения, потому что я слишком хорошо знал правила подобного рода игр. Да и бандиты не обременяли себя таинственностью, точнее, ставили напрямую под удар эту нечисть, зарядив[238] Давиду именно ту