Сезон штормов - Роберт Линн Асприн

Я хочу покинуть город до восхода солнца.

Маленькую комнату освещали лишь две вонючих свечи. Испытывая неудобство, в центре комнаты, едва не задевая головой грубоотесанные балки потолка, стоял мужчина. Сидевший в углу Уэлгрин засыпал его вопросами.

— Вы сказали, что владеете мечом — предпочитаете одиночный бой или групповой?

— Оба вида. До прибытия в Санктуарий два года назад какое-то время я жил в Вальтостине. Ночью мы сражались с горожанами, а днем — с тостинскими племенами. За один день я убил двадцать человек. Мои шрамы могут засвидетельствовать это.

Уэлгрин не сомневался в его словах. Человек выглядел закаленным бойцом, а не крикуном. Трашер видел, как он одной рукой расправился с парой хулиганов без ненужной суеты.

— Но вы покинули Вальтостин.

Мужчина нервно переминался с ноги на ногу.

— Женщины, вернее, женщина.

— И вы приехали в Санктуарий, чтобы ее забыть? — сделал предположение Уэлгрин.

— Для таких, как я, всегда найдется работа, особенно в городе, подобном этому.

— Итак, вы нашли работу, но в гарнизон не попали. Чем вы занимались?

— Охранял собственность купца…

Уэлгрину не требовалось выслушивать его: подобные объяснения он слышал довольно часто, словно оставшиеся в живых ястребиные маски взяли на вооружение единственно возможное оправдание своего прошлого сотрудничества с Джабалом. Отчасти это было правдой: деятельность Джабала не имела принципиального отличия от деятельности легитимного купца, особенно здесь, в Санктуарий.

— Вам известно мое предложение? — напрямик спросил Уэлгрин, когда мужчина замолчал. — Почему вы пришли ко мне, а не к Темпусу?

— Лучше умереть, чем служить ему.

Такого ответа Уэлгрин и ожидал. Выйдя из-под навеса, он обнял нового воина.

— Сто лет жизни тебе, Куберт. Мы разместились на вилле к северу от города. На табличке надпись «Тоскующие деревья», если понимаешь азбуку риггли. А вообще-то почувствуешь по запаху. Мы квартируем у Балюструса, мастера по металлу. Останемся там еще на ночь.

Куберт знал это имя, но даже не вздрогнул, когда услышал его. Возможно, он не питал к волшебству отвращения, какое испытывало большинство наемных солдат. Или он просто был хорошим солдатом и смиренно покорялся своей судьбе.

Появился Трашер.

— Это последний? — спросил Уэлгрин, когда они остались одни.

— Во всяком случае, лучший. Есть еще один, ястребиная маска, к тому же… — Трашер сделал паузу, — женщина.

От дыхания Уэлгрина заколебалось пламя свечи.

— Хорошо, давай ее сюда.

В армии, даже здесь, в тылу, женщину считали пригодной лишь для кухонных дел и прелюбодеяния. Отказ Джабала от этого освященного временем правила был, по мнению Уэлгрина, более возмутительным, чем любое другое его деяние. Но поскольку подонки Темпуса меняли лицо Подветренной, Уэлгрин, к сожалению, был вынужден считаться с подобными переменами в отношении женщин, если хотел уйти из города с дюжиной солдат и обозом.

Последний кандидат вошел в комнату. Едва закрыв дверь, Трашер тут же ретировался.

Существовало два типа женщин, которых нанимал Джабал.

Первый составляли маленькие девушки, настороженные, агрессивные и жестокие, начисто лишенные традиционных добродетелей, с которыми шел в сражение обычный солдат. Второй тип — мужики, по ошибке родившиеся женщинами. Крупные, широкоплечие, сильные, внешне похожие на мужчин, но не заслуживающие уважения в той же степени, что их сухопарые сестры.

Вошедшая принадлежала к первому типу: ее голова едва доставала до груди Уэлгрину. Она напомнила ему Иллиру, и этого сходства было бы достаточно, чтобы тут же приказать ей выйти.

Она сбросила с себя короткий клетчатый плащ, оправила мундир, тщетно пытавшийся скрыть ее маленькие груди, такие же чумазые, как и все остальное. Уэлгрин решил, что она как минимум пару дней ничего не ела. Полузажившая рана придавала мужественность ее лицу. Еще одна рана виднелась на оголенной руке. Кто-то пытался убить ее, но безуспешно. Растопыренными пальцами руки женщина провела по спутанным черным волосам, не стараясь, впрочем, пригладить их.

— Имя? — спросил Уэлгрин, когда девушка успокоилась.

— Ситен. — Она обладала довольно приятным голосом для огрубевшей женщины.

— Владеешь мечом?

— Достаточно хорошо.

— Полагаю, подростковым?

Ситен вспыхнула от оскорбления.

— Я научилась владеть мечом у отца, братьев и кузенов.

— И у Джабала?

— И у Джабала, — с вызовом заявила она.

На Уэлгрина произвело впечатление ее настроение, он с радостью нанял бы вместо нее ее родственников.

— Как ты выжила после смерти Джабала? Или ты не думаешь, что его нет в живых?

— Нас осталось совсем мало, чтобы это имело какое-то значение. У нас всегда было больше врагов, чем друзей. Время ястребиных масок прошло. Джабал был нашим вождем. И никто не мог заменить его, даже на несколько недель. Что до меня, то я пошла на Улицу Красных Фонарей, но это дело не по вкусу мне.

Я видела, как твой человек убил подонка, поэтому пришлось самой посмотреть на тебя.

Это был вовсе не флирт. Женщине не пристало вести себя подобным образом с будущим начальником. Уэлгрин чувствовал ее желание поменяться ролями.

— Джабал был ловкий и сильный, хотя, наверное, не такой ловкий и сильный, каковым считал себя сам. В конце концов Темпус одолел его. Я высоко ценю свою преданность и человека, к которому ее проявляю. Какие у тебя планы? Ходят слухи, у тебя есть необычная сталь. Против кого ты ее направишь?

Уэлгрин не скрывал своего удивления, внимательно рассматривая ее. У него было меньше опыта, чем у работорговца, мало солдат и еще меньше золота. Рэнканцы в лице Темпуса повергли Джабала; что мог предложить он взамен его людям?

— Я располагаю энлибарской сталью, перекованной в мечи.

Нисибиси не сражаются открыто, они устраивают засады, и мы будем устраивать засады, пока о нас не узнают. И тогда с большим количеством мечей…

Ситен глубоко вздохнула. В какой-то момент Уэлгрин подумал, что сейчас она повернется и уйдет. «Неужели она всерьез думает, что я домогаюсь власти Джабала? Или же уловила отсутствие доверия с моей стороны?»

— Я в этом сомневаюсь, но по крайней мере покину Санктуарий. — Говоря это, она протянула ему свою руку.

Капитан приветствовал своих рекрутов пожатием руки и дружеским объятием, но никогда не обнимал женщин как товарищей. Когда ощущал потребность, он подыскивал себе обычную шлюшку, заваливал ее на спину, задирал юбки, чтобы скрыть лицо, и получал то, что хотел. Он видел и других женщин — дам, с которыми никогда не стал бы обращаться подобным образом.