Вернувшиеся - Хенрик Ибсен

Н о р а (украшает елку, заговаривает не сразу). Торвалд!

Х е л м е р. Да?

Н о р а. Ты не представляешь себе, как я радуюсь послезавтрашнему балу-маскараду у Стенборга!

Х е л м е р. А уж как мне не терпится посмотреть, чем ты меня надумала поразить!

Н о р а. В основном глупостью.

Х е л м е р. Почему?

Н о р а. Не могу придумать ничего путного, получается бездарно и скучно.

Х е л м е р. Ты так считаешь, малышка Нора?

Н о р а (подходит сзади и опирается о спинку его стула). Торвалд, ты сейчас очень занят?

Х е л м е р. Ну…

Н о р а. Что это за бумаги?

Х е л м е р. Банковские дела.

Н о р а. Уже?

Х е л м е р. Я уговорил прежнее правление дать мне полномочия перекроить планы и переставить работников, как мне надо. Хочу заняться этим в рождественские каникулы, чтобы к новому году все было готово.

Н о р а. Так вот почему бедняга Крогстад…

Х е л м е р. Гм.

Н о р а (по-прежнему облокотившись сзади на его стул, задумчиво играет волосами у него на затылке). Будь ты не так занят, я попросила бы тебя об огромном одолжении, Торвалд.

Х е л м е р. А о чем речь? Ну-ка, расскажи.

Н о р а. У тебя отменный вкус, с тобой никто тягаться не может. А мне ужасно хочется выглядеть на балу хорошо. Торвалд, не мог бы ты уделить мне время и решить, кем мне быть и как одеться?

Х е л м е р. Поперечная душа ищет, кто бы ее спас?

Н о р а. Да, Торвалд, без твоей помощи у меня ничего не выходит.

Х е л м е р. Ладно, ладно, займусь тобой; что-нибудь придумаем.

Н о р а. Какой ты милый, Торвалд! (Возвращается к елке, помолчав, заговаривает снова.) Красные цветы отлично смотрятся… А скажи, тот проступок Крогстада правда был такой ужасный?

Х е л м е р. Он подделывал имена. Ты представляешь, что это такое?

Н о р а. А если он от безысходности?

Х е л м е р. Возможно. Или, как часто бывает, по глупости. Я не такой сухарь, чтобы безоговорочно осуждать человека за один такой проступок.

Н о р а. Вот именно, Торвалд.

Х е л м е р. У него был шанс морально возродиться – если бы он честно признал свою вину и понес наказание.

Н о р а. Наказание?..

Х е л м е р. Но Крогстад пошел другим путем: ловчил, хитрил, выпутывался всеми правдами и неправдами. Это уничтожило его нравственно.

Н о р а. Думаешь, ему надо было…

Х е л м е р. Только представь себе, как живет человек, втайне зная за собой преступление? Он вынужден лгать, лицемерить, лукавить. Врать даже самым близким. Даже жене, даже детям. Вот это самое ужасное – что он детей обманывает.

Н о р а. Почему это самое ужасное?

Х е л м е р. Потому что миазмы лжи заражают и отравляют собой всё. В таком доме дети с каждым глотком воздуха вдыхают споры зла.

Н о р а (прижимается к нему теснее). Ты в этом уверен?

Х е л м е р. Дорогая, как адвокат я видел это постоянно. Почти у всех аморальных людей, рано сбившихся с пути, были лживые матери.

Н о р а. Почему вдруг именно матери?

Х е л м е р. Материнское влияние тут особенно сильно. Хотя и отцовская ложь столь же губительна. Любому юристу это известно, однако означенный Крогстад годами скрывал от своей семьи правду, значит, травил ложью и враньем собственных детей. Вот почему я считаю его морально конченым человеком. (Протягивает Норе руки.) И вот почему моя сладкая малышка Нора должна пообещать мне не просить за него. Уговор? Тогда давай руку. Что такое? Давай же руку! Ну вот, договорились. Поверь, я бы не смог работать с ним. Меня с души воротит от таких людей.

Н о р а (отдергивает руку и обходит елку с другой стороны). Здесь невыносимо душно. А у меня еще дел невпроворот.

Х е л м е р (встает и собирает свои бумаги). А я хотел прочитать вот это до ужина. О твоем наряде я подумаю. И у меня готов золоченый конвертик на елку. (Кладет руку Норе на голову.) Певунья моя, щебетунья, мое благословенье. (Уходит в кабинет и закрывает за собой дверь.)

Н о р а (помолчав, потом тихо). Нет, это неправда. Это невозможно. Так не может быть.

Н я н я (в дверях левой комнаты). Малыши так умильно просят пустить их к мамочке.

Н о р а. Нет, нет, нет, не пускай их ко мне, Анне-Мария, побудь с ними.

Н я н я. Конечно, госпожа Нора. (Закрывает дверь.)

Н о р а (бледная от страха). Порчу моих малышей?! Отравляю воздух в доме?! (Молчит, потом вскидывает голову.) Да неправда! И не будет правдой вовек!

Та же гостиная. В углу рядом с фортепиано стоит разоренная елка, без сладостей и орехов, с прогоревшими свечами. На диване лежит пальто Норы.

Н о р а одна в гостиной, в волнении ходит по комнате, наконец, останавливается около дивана, берет пальто.

Н о р а (снова кладет пальто). Кто-то идет! (Обернувшись к двери, прислушиваясь). Нет, никого. Конечно, кто сегодня придет? Первый день Рождества. И завтра никто не придет. Разве что… (Открывает дверь и выглядывает наружу.) И в почтовом ящике ничего нет. (Ходит по комнате.) Глупость несусветная! Он все это не всерьез, конечно. Да и не грозит мне это ничем. Немыслимо. Я мать троих детей, между прочим.

Н я н я выходит из комнаты слева с большой картонкой в руке.

Н я н я. Насилу отыскала маскарадные костюмы.

Н о р а. Спасибо. Поставь на стол.

Н я н я (ставит картонку). Но вид у них неважный.

Н о р а. Будь моя воля, так бы и разорвала их в клочья!

Н я н я. Господи помилуй! Да их легко привести в порядок. Терпение, и только.

Н о р а. Верно. Пойду попрошу госпожу Линде помочь мне.

Н я н я. Опять на улицу? В такую погоду? Госпожа Нора простынет и разболеется.

Н о р а. Это не самое страшное. А как малыши?

Н я н я. Бедные малютки играют со своими подарками, но…

Н о р а. Они то и дело спрашивают обо мне?

Н я н я. Так ведь привыкли, что мамочка всегда рядом.

Н о р а. Анне-Мария, впредь я не смогу проводить с ними столько времени, как прежде.

Н я н я. Что ж, маленькие дети ко всему привыкают.

Н о р а. Правда? Думаешь, они забудут маму, если она вдруг совсем исчезнет?

Н я н я. Совсем исчезнет? Спаси и помилуй.