Обреченный на бой - Роман Злотников

Туша Карма бревном рухнула на землю, едва не задев костер. Пакраст обвел притихших разбойников холодным взглядом:

— Кто-нибудь уберите эту падаль.

Трое разбойников проворно вскочили на ноги и отволокли оба трупа куда-то в сторону. Пакраст повернулся к Грону:

— Я думаю, ты понял, что происходит с теми, кто мне не очень нравится.

Грон молча смотрел на него. Пакраст принял это за оцепенение и, слегка ухмыльнувшись, уселся на свое место.

— Сядь.

Грон опустился рядом со своим свертком, небрежным жестом сунув руку внутрь и захватив между пальцами четыре сюрикена.

— Твой прежний хозяин был прав насчет школьного каравана, — Пакраст усмехнулся, — только он не знал, что этот караван повезет налоги, собранные систрархом Роула, и что караванщик уже нанят. — Он поднял глаза на Грона. — А нам бы не помешал человек внутри каравана.

Грон молчал. Пакраст, все еще пребывая в уверенности, что это молчание вызвано страхом, приказал:

— В Роуле наймешься в караван, на любую должность. Когда караван остановится на ночлег на этой стоянке, зарежешь караванщика и подожжешь палатки. Эй, соплячок, очнись. Никто не собирается делать из тебя жареное мясо. Ты понял, что надо сделать?

— Да.

— Ну и ладно. — Пакраст удовлетворенно наклонил голову и кивком указал на мешок Югора: — Дай сюда.

Грон медленно покачал головой:

— Я не буду этого делать.

— Что? — Вопрос прозвучал сухо и хлестко, как щелчок кнутом.

Грон спокойно смотрел на Пакраста слегка сузившимися глазами.

— Я не подам мешок и не зарежу караванщика.

Пакраст хищно усмехнулся:

— Выходит, я немного рано зарезал Карма. — Он лениво потянулся к кинжалу, раньше принадлежавшему мертвому разбойнику. — Что ж, что касается тебя, — это поправимо. — И он неуловимым движением метнул кинжал в лицо Грону.

Тот поймал его свободной рукой и отправил назад, одновременно выхватив сюрикены и веером метнув их в наблюдавших за этой сценой разбойников. Пакраст, уже начавший подниматься, вдруг захрипел, выгнулся дугой, заскреб пальцами о рукоятку торчащего из горла кинжала и рухнул в костер. Двое разбойников с визгом вскочили, один, держась за грудь, другой — за руку, в которые попали сюрикены. Остальные сюрикены пролетели мимо. Сказалось долгое отсутствие практики. Грон встал, одновременно выхватывая оба меча, шагнул вперед и рубанул крест-накрест. Еще двое свалились с разрубленными ключицами. А Грон перепрыгнул костер и исчез в темноте.

Отбежав шагов на сорок, он свернул и притаился среди камней рядом с лошадьми. Когда крики у костра затихли, он чуть приподнял голову и вгляделся в темноту, стараясь не смотреть на ослепляющее пламя костра. Поначалу он изредка слышал сопение и видел разбойников, которые, отойдя от костра, пытались отыскать, куда мог спрятаться этот быстрый слуга караванщика. Но его расчет оказался верен. Возбуждение лошадей разбойники связали с общим переполохом. Поэтому к лошадям никто не подходил, то ли надеясь, что те в случае чего раньше людей учуют чужака, то ли опасаясь злобного нрава атаманского жеребца. Впрочем, Грона он почему-то не беспокоил. Наконец все разбойники вернулись к костру. Они уселись у огня, посматривая на обуглившееся тело своего вожака, и принялись о чем-то спорить. В конце концов самый здоровый из оставшихся что-то рявкнул и рубанул ладонью воздух. Послышался новый взрыв возмущенных криков, но здоровяк хватил одного из самых крикливых ладонью по темечку, и тот растянулся на земле. Через некоторое время все стихло. Грон подождал еще около часа и, осторожно приподнявшись, внимательно осмотрелся. Все было спокойно. Он некоторое время приучал лошадей к движению рядом, а затем двинулся вперед. Первого он обнаружил в двух шагах от лошадей. Разбойник не спал, настороженно вглядываясь в темноту. Грон поморщился — этот мог поднять тревогу от малейшего шума, а подобраться к нему незаметно практически невозможно. Он вздохнул и осторожно отполз на свое место. Потом взял камушек и плавно поднял руку. Жеребец приподнял голову и настороженно посмотрел в его сторону. Грон замер, а потом кинул камень в сторону от костра. Послышался удар, шуршание небольшой осыпи, но все перекрыл вопль того молодца, к которому Грон подползал несколько минут назад. На этот раз возбуждение улеглось раза в два быстрее и закончилось несколькими оплеухами поднявшему тревогу. Когда все затихло, Грон вновь выскользнул из своего убежища. Его знакомец опять не спал, но в этот раз все могло получиться. Грон осторожно подполз вплотную к камню с плоской вершиной и бесшумно привстал на коленях. Когда он развернул меч острием к подзатылочной впадине разбойника, тот, видимо, что-то почувствовал, но, наученный горьким опытом, остерегся завопить сразу. А в следующее мгновение было уже поздно. Грон обтер лезвие от крови и, окинув взглядом окружающую темноту, бесшумно двинулся к костру.

Когда рассвело, Грон отнес тело Югора к последнему повороту перед местом привала и, затащив на скалу, завалил камнями. Поверх могилы он воткнул меч, предварительно исковеркав лезвие о камни. Наверно, это было зря, бронза слишком дорога, чтобы столь большой кусок остался бесхозным, но, во всяком случае, никто не позарится на него как на оружие. Постояв над могилой, Грон вздохнул и вернулся к мертвым разбойникам. Обыскав каждого, он свалил в кучу добычу, оттащил трупы выше по склону и оставил на пропитание лесному зверью, а сам сел подсчитывать трофеи.

Полдень застал его сидящим в седле жеребца. За ним, связанные поводьями, одна за другой трусили полтора десятка разбойничьих лошадей, навьюченных тюками с тканями и одеждой и изрядным количеством оружия. В больших кошелях позвякивало почти три сотни золотых.

Когда вереница лошадей скрылась за поворотом ущелья, маленький человечек с серыми глазами со стоном выполз из своего убежища и рухнул на траву. Через некоторое время он с трудом разогнул свое тело, затекшее от долгой неподвижности, сел и с ненавистью посмотрел вслед скрывшемуся Грону. О боги, как он ошибался. Матроса он нашел довольно быстро. После того как тот кончил свой жизненный путь в темном переулке, человечек вернулся на Тамарис, собираясь отправиться к водоносу, и тут узнал об ужасных событиях, случившихся на острове за время его отсутствия. Проклиная себя за близорукость, он бросился вдогонку за Гроном, но, когда он появился на Аккуме, Грон уже уплыл оттуда. На Аккуме пришлось задержаться. Покидая его, человечек был в полной уверенности, что весь вред, причиненный Измененным, устранен. Кузнец Угром и четверо бывших рабов-подручных были проданы в рабство на ситаккские галеры, а торговец Турин клятвенно пообещал найти и выкупить обратно все мечи. Человечек усмехнулся. Еще бы, он пообещал Турину по три веса золотом за каждый. Человечек поднялся и на все еще заплетающихся ногах двинулся вверх и вправо по склону. Дойдя до трупов разбойников, он остановился и некоторое время постоял, разглядывая их, потом зло ощерился и пнул тело Пакраста. Эта вшивая знаменитость, которую он привел сюда, оказалась бессильной перед пятнадцатилетним сопляком. Тут он припомнил, ЧТО ему рассказывали на Тамарисе, и задумчиво покачал головой. Не стоило позволять своим глазам обманывать разум. Это было только тело мальчишки, который, впрочем, был намного сильнее большинства мужчин много старше его, недаром ему дали имя Грон, что на морском жаргоне означало «килевой брус» — основу любого судна, — однако ему не следовало забывать, что разум внутри этого тела был разумом Измененного. Человечек вздрогнул, припомнив, как судорожно замирал, вжимаясь в каменистые стенки своего убежища, когда тот неслышной тенью крался мимо него к очередной жертве, и вытер пот со лба. От этого парня веяло смертью. Как жаль, он не успел прибыть в Саор, когда они сидели под арестом за воротами постоялого двора. Человечек вернулся к своему убежищу, вытащил котомку с вещами, вздохнул и двинулся в ту же сторону, куда направился Грон.