Загадка Ленина. Из воспоминаний редактора - София Таубе-Аничкова

После ухода коммуниста-управдома языки развязываются.

— Колька-то Еремин, слышь, в партию вошел… — прибавляется не принятое в обществе выражение.

— Чего лаешься? Сам, рази, под красным знаменем не ходишь?

— Пойдешь, коли заставят.

— И партийцем заделаешься, коли с голоду подыхаешь.

— Там дело иное. Все-таки вроде как присягу им принимаешь, под одну крышу с ними становишься.

В разговор вмешивается пожилая баба:

— Скажи, какой преподобный выискался! Видно, еще брюхо мало подвело, настоящего голоду не видал. Погоди, дойдет и до тебя черед, другое запоешь.

Посреди улицы и во дворе играют дети.

Детей в прежнем смысле слова в СССР не существует ни в каком кругу, а их игры и понятия уравнены бытом и воспитанием.

Это или «сознательные» — пионеры и комсомольцы, головы которых перегружены специфически коммунистической мудростью, или хулиганствующие, резвости и восклицаниям которых дивятся даже проезжающие мимо извозчики, как известно, в выражениях не стесняющиеся.

С бледными лицами, с папиросками в зубах эти «советские граждане» в возрасте 7–16 лет как бы гордятся своим озорством и возмущением, которое они вызывают у прохожих.

Способы развлечений зависят от степени культурности играющих, но во всех случаях излюбленными играми являются «в грабители» и «в войну красных с белыми» или «с англичанами».

Если играют во дворе, то «налетчики» врываются в квартиру, которую изображает черная лестница, и «грабитель» убивает всех жильцов, если ареной действия служит ему улица, он нападает на прохожего и раньше, чем «убить», раздевает его.

За «убийцей» образуется погоня и, настигнув, расправляется самосудом.

В «войне белых с красными» видную роль играют шпионы, к которым при поимке применяются пытки.

Какое воспитательное значение имеют подобные игры, так ярко отражавшие советский быт и нравы, говорить, конечно, излишне.

Разбой в почете; возведенный в идеал образ разбойника Стеньки Разина пленяет детское и юношеское воображение, ему как народному герою воздвигаются памятники, его именем называются заводы и улицы[90], неведомыми авторами сочиняются, а детьми на улицах распеваются песенки вроде:

Или:

Военная песенка

Зачем учиться и работать, когда можно жить привольной, полной приключений жизнью, убивая и грабя «буржуев» и «кулаков» и даже уделяя часть награбленного пролетариату.

Вот слышанный мною лично разговор двух пионеров, сыновей рабочих Экспедиции, у одного из которых в руках книжка о Стеньке Разине.

— После, когда вырасту, Стенькой Разиным заделаюсь.

— Как?..

На лице товарища, услышавшего о таких блестящих перспективах, изумление и восторг.

— Да так: кулаков убивать буду, а наберу у их добра, ероплан куплю, Добролету[91] пожертвую и сам на ем летать буду.

Я вмешалась в разговор, указав, что Стенька убивал не только кулаков, но и ни в чем не повинных людей, на что мальчик с сознанием своего превосходства над не понимающей простых истин ответил:

— Эка важность, одним поменьше, одним побольше на свете будет. Не попадайся под руку.

В другой раз в отдел зашла со своим десятилетним мальчиком местная агитаторша из рабочих, молодая красивая женщина, очень симпатичная и веселая.

— Ну кем же ты будешь, Петя, когда вырастешь? — спросил мальчика заведовавший.

— Кончу учение, пойду в агитшколу, а потом за границу, агитировать в капиталистических армиях и на фабриках, — серьезно и не без важности ответил мальчик.

— Разве это так интересно? — спросила я. — Может быть, когда вырастешь, ты захочешь быть художником или музыкантом, будешь играть здесь в оркестре, как товарищ Степанов (председатель фабкома) или в государственном театре.

— Ну-у, музыкантом!.. Чего мне в том хорошего, — пренебрежительно ответил мальчик. — Там переодеваться придется постоянно в разную одежу, бороду и усы наклеивать, — уже с детским оживлением стал описывать он перспективы своей будущей деятельности. — Револьверы тоже настоящие будут, в каждом кармане по штуке. Форму надену ихних солдат, будто ихний брат француз, либо англичанин, либо немец.

Авантюристический характер деятельности большевистских агентов захватывает детское воображение еще больше, чем разбойничьи похождения, а «новая» мораль прививается не только в школе и в комсомоле, вступление в который обязательно для желающих попасть в вузы, но ею пропитан весь окружающей быт.

Если присоединить к этому те «познания», которые за пятачок в изобилии преподаются советской прессой всем грамотным, не исключая и зачитывающихся газетами детей, то картина получится заслуживающей внимания.

— А вот Сечинский в банке, — выкрикивает на вербном торгу худенький мальчик лет девяти, протягивая прохожим стеклянную колбочку с фигуркой «чертика».

— Кто это Сечинский? — спрашиваю я, изумленная слышанным.

— Не знаете разве? Садист Гурвич, что судили недавно и прозвали Сечинским.

И маленький продавец обстоятельно рассказывает мне более чем пикантные подробности сенсационного процесса о притонах разврата.

Неблагоприятно влияющее на тираж однообразие советских газет заставляет государство прибегать для привлечения читателей к печатанию бесчисленных изобилующих нецензурными деталями процессов, поучительных не только для молодежи и детей, но иногда и для взрослых.