Право на скелет - Татьяна Хорунжая

«зацени мою новую машину», опять замкнутые бетонные стены холодных городских коробок. Опять залазить в скорлупу собственного конформизма, самозапретов и правил… Прежняя жизнь казалась ей просто невозможной…без него, но количество дней отпуска катастрофически приближалось к нулю. Как быть? Что делать дальше?

Будут ли они общаться, когда Аня уедет?.. Будет ли Иван ждать ее до следующего отпуска? И сможет ли она сама сохранить все свои лучшие эмоции на расстоянии? А, главное, есть ли вообще смысл в поддержании таких странных отношений. Ездить друг к другу на выходные? Как-то неправильно, глупо… Всю жизнь так не проживешь. А ей нужно на всю жизнь… Большой семьей. Она городская, и именно в городе её место. А он хочет жить один. Он хочет жить в деревне… Их интересы расходятся на разные полюсы, как зенит и надир. И их общие дни сочтены.

– Если б ты знал, как я не хочу уезжать… Но через несколько дней мне надо на работу. Ну поехали со мной в город? Ну пожалуйста?..

Его голос погрустнел.

– Нет. Я не поеду, ты знаешь. Если хочешь, оставайся ты… – он погладил ее по волосам.

– Я не могу остаться, ты тоже знаешь. У меня хорошая работа. У меня сложившийся годами образ жизни и круг знакомых. Я не могу вот так всё бросить и переехать в деревню. – Она не удержалась от укора. – Ну почему же ты так против города! Все переезжают в город, а ты не хочешь…

– Ань, ты опять за старое?.. И за объездной есть жизнь, представляешь? Нас тут 36 миллионов в стране… Я вообще не понимаю, почему я должен чувствовать себя каким-то ненормальным из-за того, что живу в деревне? Мне не нравится, что в нашем разговоре ты мыслишь только материальными аспектами. Я не заставляю тебя жить в деревне, раз она так не мила тебе. Я слишком хорошо понимаю, что навсегда уехать из того места, где ты родилась и выросла – это серьезный шаг, это жертва, которой ты будешь попрекать меня всю жизнь. Я не хочу этой жертвы и потому не вправе держать тебя. У тебя нет никаких обязательств передо мной.

Но и я никогда не поеду жить в город. Прими это, как данное. И прошу тебя, давай закроем эту тему раз и навсегда.

Аня уткнулась в его большую ладонь и замолчала. Ей было горько.

«Он не идет на компромисс. А почему я должна идти? Почему именно я должна добровольно жертвовать своей прежней жизнью? Да, он красивыйумныйдобрый и самый лучший, у него есть образование и работа… но он живет в деревне! Между нами барьер, который мне не взять. Я рано радовалась тогда, в бане, что так легко смыть с себя старую жизнь. Она тянет обратно…» Она представила себе весы, на одну чашу которых сажала всех своих самых лучших городских знакомых, а на другую сажала Ивана… и он их всех перевешивал! Каждый раз! Да, он красивыйумныйдобрый и самый-самый лучший – чего ж тебе надо, Магомет, чтобы подойти к горе? Лишь самую малость – чтобы он был городским…

– Ну что, подождем сегодня твою бабку в гости? – Иван уютно примостился на краешке кровати. Это уже вошло в правило, что он не ложился спать до тех пор, пока не уснет Аня. Она любила спать, положив его большую теплую ладонь себе под голову, вместо подушки.

– Слушай, Гюнтер, – засыпая, неожиданно вспомнила она. – Всё забываю спросить: а почему надо мной продавцы смеялись, когда я комбикорм в магазине покупала?

– Потому что комбикормом обычно кормят свиней, – в полудрёме ответил Гюнтер. – Ну, и другую скотину…

– Что?? – и она пришлепнула подушкой его лицо. Он выбрался из-под подушки:

– Называй меня Иваном…

Она уснула, а ночью опять приходила бабка. Теперь, после поездки в Лукоянов, она еще и приводила с собой за руку девочку Аню… Они молча простояли до рассвета, а потом бабка сказала: «Не приходи больше в мой дом». И они ушли так же тихо, как и появились. «Скоро я уже начну беседовать с призраками, – с ужасом подумала Аня. – Это клиника… Всё же надо умыться святой водичкой, пока моя крыша еще на месте …»

Там, где деревня заканчивалась, начинался огромный зеленый холм, и часовня стояла прямо на его полуотвесном боку. Вокруг нее прямо из холма повсюду струились чистейшие родники, постепенно сливаясь ручейками вместе и превращаясь в исток реки.

– В этом роднике, говорят, когда-то нашли икону Казанской божьей матери, – сказал Иван, – поэтому и престольный праздник здесь Казанская,– а на этом месте выстроили часовню. Вода в родниках святая, а если поднимешься на вершину холма – тебе простятся грехи. Здесь просят об осуществлении желаний.

Аня набрала в ладони ледяной прозрачной воды и умылась, чувствуя, как смывает с себя остатки прежних мыслей и расстройств, страхов и обид, остатки прежней жизни. Всё будет хорошо! Она мысленно попросила прощения у бабы Шуры и у бабы Нюры – за то, что не принимала никакого участия в их жизни и смерти, и за то, что никогда не проявляла уважения к истории своей семьи. Потом подумала и попросила прощения у самой себя – за то, что столько лет шла не туда и не с теми людьми. «Скоро в город…Пожалуйста… пусть всё сложится так, что мы останемся вместе…Помоги мне принять правильное решение…Пожалуйста…» – загадала она «волшебной» воде.

Бросив велосипеды у подножья холма, они стали подниматься на вершину по едва заметной тропке. Подъем был такой крутой, что местами приходилось держаться за высокую траву, чтобы не съехать вниз. Под конец подъема Гюнтер буквально затаскивал Аню наверх за руку. Склон был усеян дикими колокольчиками, гвоздиками и зверобоем, а под ними, прямо на земле лежали переспелые, ароматные ягоды – что-то среднее между клубникой и земляникой. Над ягодками кружились синегрудые варакушки.

– Это и есть полевая клубника. Последние, поздние ягоды, – сказал Иван, втаскивая Аню в гору за руку. Когда они, наконец, поднялись, Аня обернулась и замерла перед красотой пейзажа: проводя где-то безумно далеко четкую линию горизонта, вокруг, под горой, лежали желтые поля, соседние деревни и полоска зеленого леса. Птицы пролетали на уровне их глаз, и свежий ветер колыхал волосы.

– Дух захватывает… Какие, оказывается, сильные места есть в нашей области.

– Еще бы… Здесь обзор на несколько километров в каждую сторону. Здесь мы ближе к Солнцу и свету. Здесь место силы и правды. – Он нарвал букет из ягод и протянул Ане.

Она не могла молчать о том, что лежало