Закон войны - Дмитрий Силлов

А фашистам пока было не до этого…

Мы уже слышали впереди приглушенный расстоянием лязг металла о металл – фрицы ремонтировали мост через Припять. А еще позади нас нарастал гул, издаваемый множеством двигателей. Звук словно вал катился впереди армады, которая с рассветом обрушится на другой берег реки – и потечет дальше, растекаясь по советской земле черной бронированной лавой, отвратительно воняющей порохом и кровью…

Наступление.

Немцы подтягивали свежие силы, потому нам следовало поторопиться. И уже на сто процентов понятно было, что через мост проехать не выйдет. Потому во избежание встречи с саперным батальоном, тот мост ремонтировавшим, пора было сворачивать с дороги и потихоньку катить по целине, рискуя застрять в какой-нибудь траншее.

Но делать было нечего. Захаров повернул руль вправо, и мы съехали с дороги.

– Гиблое место, – проворчал ученый.

– Почему? – поинтересовался я.

– Тут тоже тоннели под землей, прямо под нами. Старые, не знаю кем вырытые – я не историк, это их профиль. Наши ученые пытались их исследовать, и несколько человек пропало, будто их и не было. Ушли – и не вернулись. Говорят, перед тем, как они пропали, в одном из тоннелей видели какой-то лазурный свет. Людей искали, но после того, как таким же образом пропало еще трое спасателей, начальство свернуло поиски и просто запретило ходить в эту сторону под угрозой увольнения по статье…

– Лазурный свет… – пробормотал я. – Или же сияние цвета чистого неба…

По правому и левому борту нашей машины на сколько хватало глаз раскинулась украинская земля, израненная войной. Но я точно знал, что пройдет несколько десятилетий, и на этой земле будет построена Чернобыльская АЭС, один из энергоблоков которой однажды взорвется. А потом настанет день, когда отчаянные сталкеры, блуждая по подземным тоннелям, тоже сначала увидят сияние цвета чистого неба, а после и испускающую его аномалию, которая очень скоро станет самой известной из всех известных аномалий мира…

Захаров довольно искусно вел машину, объезжая окопы, воронки, сгоревшие танки и трупы – или их крупные части с торчащими костями и обрывками кишок. В воздухе уже чувствовался запах близкой реки – воздух стал влажным, отдающим ряской и гнилыми камышами, когда мы все-таки нарвались на немцев.

Вернее, на одинокого патрульного, который вышел из рассветного тумана и, подняв руку, произнес:

– Хальт!

На мой взгляд, учитывая способности Захарова, следовало остановиться. Загадить немцу мозг, как это умел ученый, а после просто поехать дальше.

Но Захаров решил по-другому.

Вместо того, чтобы нажать на тормоз, он вдавил газ до пола!

Фриц не успел отпрыгнуть – автомобиль ударил его в корпус, сбил с ног, под правыми колесами неприятно захрустели кости, вдавливаемые в землю. Но прежде чем умереть, немец успел истошно заорать.

Вопль умирающего разорвал предрассветную тишину, и туман впереди немедленно отреагировал на звук – в нем отчетливо заклацали затворы, досылая патроны в патронники. А это значило только одно: сейчас фрицы начнут стрелять на звук.

То есть в нас.

– Гони!!! – заорал я, хотя Захаров и так выжимал из двигателя все возможное.

К счастью, ближе к берегу Припяти не было такого количества воронок и траншей, как возле дороги, и машина, хоть и переваливаясь из стороны в сторону, словно беременная утка, но все же ехала вперед, причем довольно быстро.

А я начал стрелять. Вслепую, вперед, на звук металла, бьющего о металл, представляя руки, работающие с оружием, – и головы тех, кому эти руки принадлежат.

Пулемет тявкал короткими очередями, и, судя по крикам боли впереди, не все эти очереди бесполезно утонули в тумане. А потом впереди замигали огненные вспышки, и над нашими головами засвистели пули.

Две или три из них ударили в корпус машины, но, судя по тому, что она продолжала ехать вперед, существенного вреда ей не причинили. А я стрелял, на этот раз уже по вспышкам, по полной используя преимущество внезапности и зная, что попадаю, потому что вспышки гасли и рассветный туман вздрагивал, словно живое существо, от страшных воплей тех, кому достался мой свинцовый гостинец.

Я даже успел увидеть тех, по кому мы стреляли, прежде чем амфибия врезалась в стену камышей. Несколько фигур в немецкой форме, корчащихся на берегу возле почти что собранного плавсредства.

Ясно. Саперная рота готовила понтон к переправе и явно не ожидала, что их столь яростно атакуют с тыла. Что ж, тем хуже для роты. На войне нужно быть готовым ко всему, это резко увеличивает шансы остаться в живых. Правда, до многих эта простая истина доходит лишь когда в их организме внезапно появляется слишком много свинца в количестве, несовместимом с жизнью.

Захаров что-то дернул, нажал, сзади в воду плюхнулся винт – и сразу заработал. Автомобиль дернулся, словно кот, получивший пенделя, – и довольно шустро поплыл вперед, к другому берегу Припяти.

Нам вслед стреляли, но не прицельно – видать, еще от шока не отошли. Что, конечно, не могло не радовать…

С одной стороны.

С другой же, я осознавал, что там, куда мы с Захаровым так рвемся, нам могут быть не рады. Особенно если мы будем в немецкой форме.

– Китель скидывай, – крикнул я, стараясь переорать утробный рев мотора.

– Что?

Ученый был счастлив, судя по широкой улыбке, растянувшей его щеки в две стороны. Понятно. Фанату автомобилей дали покататься на раритетном авто, и при этом он совершенно не догоняет, чем может закончиться его поездка.

– Китель снимай, мать твою! – рыкнул я, скидывая свой, под которым все еще была энкавэдэшная гимнастерка – рваная местами, в кровавых пятнах, но кому надо – разберется. Нам сейчас главное – от своих пулю не поймать, а с остальным разберемся по ходу дела.

Ученый пожал плечами и подчинился. Прикольно. Оказывается, он свой халат не снял. Заправил полы в штаны, а сверху фашистскую униформу напялил. Ну что ж, молодец!

– И халат тоже!

– Халат-то зачем? – взмолился Захаров.

– Надо, – отрезал я. – И побыстрее.

Ученый не осмелился перечить, оставшись в одной майке. Прохладно, конечно, осенью вот так, налегке, да еще посреди реки, от которой сыростью веет. Но ничего, жизнь дороже.

В автомобиле-лодке было предусмотрено многое, в том числе и весла. На одно из которых я натянул халат Захарова. На знамя получилось не очень похоже, но лучшего варианта не было.

Так мы и вынырнули из тумана, с неким подобием белого флага на весле, которым я усиленно размахивал. И, возможно, потому не получил пулю из длинной траншеи, перерезавшей берег в паре десятков метров от кромки воды.

Мне с первого взгляда все стало понятно.

Наши закрепились на этом берегу Припяти, чтоб дать бой врагу… Бой бесполезный, равносильный самоубийству. Левее немцы уже мост захватили, чинят его, и через несколько часов по нему двинутся фашистские войска дальше, через Днепр, на Чернигов, Курск, Воронеж… А вдоль противоположного берега фрицы готовят понтоны. И понятно, что тут будет буквально через несколько часов, когда солнце зальет своими лучами эти хилые ниточки траншей с пулеметными гнездами и неважно замаскированной батареей «сорокапяток». Там, позади нас, фашистские артиллеристы уже наверняка разворачивали батареи гаубиц. А значит, будет артподготовка, после которой начнется форсирование этого участка Припяти. Без потерь со стороны немцев. Потому что эти траншеи вместе с людьми дождь из снарядов за считаные минуты превратит в месиво из земли и крови…