Будь моим первым - Ольга Вечная

— Дело не в деньгах, — отрицательно качаю головой. — Правда. Три недели быстро пролетят, я буду тебя ждать. Никаких глупостей.

Он отстраняется и долго смотрит на меня, пытается в душу заглянуть, но я не позволяю. Слишком много со мной проблем, я не буду на него вываливать подробности утренней ссоры с отцом. Мне надо самой все обдумать.

— Ты лети, все будет хорошо. Правда.

Не могу я так, полностью на его обеспечении. Я не привыкла просить у мужчин деньги, у меня же сейчас только на метро есть копейки.

Он кивает, но губы поджимает недовольно. Не то злится, не то расстроен. Я не стала брать с собой паспорт, чтобы не сорваться. Знала, что он будет уговаривать, знала, что буду отчаянно хотеть согласиться.

Но сначала мне надо решить конфликт с отцом, чтобы на Илью не свалилась кара моего родителя.

— Мне пора, — говорит он. — Время. Спасибо, что проводила.

Я улыбаюсь и киваю.

Илья целует меня в лоб. Долго. Прижимается губами и стоит, оторваться словно не может. Я закрываю глаза, наслаждаясь его присутствием.

Не плакать. Только не плакать! Я сильная, у нас вся жизнь впереди. Быстро и часто моргаю. И когда он отрывается, я уже улыбаюсь.

Илья тоже улыбается, кивает и уходит. Я долго стою на месте даже после того, как за ним закрывается дверь, и отчего-то чувствую себя предательницей.



Илья

Что есть удовольствие? Я сейчас расскажу немного о тех минутах, которые особенно люблю и ради которых, наверное, остаюсь в профессии.

Но сначала небольшое отступление. Разумеется, выбирая медицинский вуз после школы, мы все руководствовались великой идеей — желанием помогать людям, делать что-то важное, необходимое, значимое.

Но определение «помогать» — обобщенное и размытое, а жизнь — та самая, что случается с нами каждый день, — она состоит по большей части из событий. Приятных и не очень. Вызывающих гордость или убивающих несправедливостью. Чтобы продержаться, нужно концентрироваться именно на мелочах. Глоток горячего кофе из любимой кружки. Сон на свежих простынях после изматывающего дежурства.

Я иду по длинному коридору в комнату отдыха после четырехчасовой сложнейшей операции. Мысли в голове едва не проломили черепную коробку, в ближайшее время буду стараться как-то их упорядочить, разложить по полочкам. Каждый год появляются новые методы лечения, и, как только начинаешь чувствовать себя более-менее опытным и уверенным, тут же сталкиваешься с чем-то абсолютно незнакомым. Я люблю это ощущение. Хирургов нашего госпиталя не часто отправляют на подобную учебу. А уж работающих меньше года, как я, — и напрашиваться смешно. Я уже упоминал и не раз, что дежурства в нашем стационаре в основном рутинные и предсказуемые. За две недели в Питере я получил просто невероятный опыт. Везде, где только можно, вызываюсь добровольцем, сплю урывками, но оно того стоит.

Вернемся к удовольствиям. Несколько минут назад я покинул операционную в мокрой насквозь одежде. Снял маску и почесал наконец… нос. Непередаваемо. Стянул перчатки и, включив кран с ледяной водой, сунул ладони под быстрый поток. Поначалу вода была теплой, но я подождал немного, и стало по-настоящему хорошо. Умыл лицо, смочил волосы.

Замечал, что некоторые коллеги любят тихонько разуться и встать босыми ногами на холодный пол. Девчонки в сестринской обожают в свободную минутку рухнуть на диванчик и задрать ноги повыше. Гудящие, уставшие ноги. Четыре часа подряд стоять в напряжении — физически сложно даже для мужчины, не то что для женщины. Важная работа и простые человеческие радости, которые поддерживают день за днем.

Сегодня, умываясь, разуваясь, почесывая все, что чешется, и переглядываясь, — мы думаем о том, что вкалывали не зря. Операция прошла успешно, человека после ДТП собрали. И меня не покидает абсурдное ощущение, что перечисленные ранее кайфы, казалось бы доступные большинству людей просто так, — будто стали заслуженными. Я по-прежнему улыбаюсь в такие минуты.

Если спасти пациента не получается, делаешь все то же самое, но без улыбки. Стараешься абстрагироваться. Первые смерти, которые я видел еще в ординатуре, душу не рвали. Напротив, вызывали любопытство. Хотелось жести, борьбы со смертью, побед или честных поражений. Потом шестеренки внутри прокрутились, зубцы клацнули и до меня дошло, что за каждой смертью стоит чья-то судьба. Я думал, что война меня ожесточит, — оказалось, что она заставила острее чувствовать. И в такие моменты, как сейчас, — вымотанный, опустошенный, но довольный собой, — я осознаю страшную вещь: этой остроты мне не хватает.

После душа я переодеваюсь в чистую одежду и падаю в кресло. Откидываюсь на жесткую спинку. Спать не собираюсь, адреналин все еще бушует в крови, хочется прокрутить в голове операцию от начала и до конца. Каждое движение Бориса Михайловича секунду за секундой. Захлестывают эмоции от открывающихся перспектив, хочется уметь так же. Нет, даже лучше. Я гляжу на свои руки, разминаю пальцы. Впереди еще столько всего нужно узнать, от нетерпения потряхивает. С каждым шагом мечта становится ближе.

Закрываю глаза буквально на одно мгновение и тут же вырубаюсь. Просыпаюсь резко оттого, что кто-то трогает за плечо.

— Илья, Илья Викторович, спишь? — рядом присела Иванцова Люба из Новосибирска.

Я подбираюсь.

— Что-то случилось? Сколько времени?

— Нет, извини, что разбудила. Ты проспал минут пять. Тс-с-с, — кивает на диванчик, где спиной к нам сопит кто-то еще. Продолжает шепотом: — На сегодня нас всех отпустили, я в отель поеду. Решила спросить, не хочешь проводить? Обсудим еще раз технику Бориса Михайловича, — ее глаза горят энтузиазмом.

И мои вспыхивают тоже.

Мы оказываемся на одной волне. Амбиции, мечты стать лучшими в своем деле, внутренняя страсть — смешиваются в гремучий коктейль. Адреналин внезапно впрыскивается в кровь, разгоняя сердце. Глаза Любы блестят. Она тянется ко мне, и я целую ее в губы. Тело охватывает нестерпимая, животная похоть. Эмоции, полученные за две недели работы, кипят и требуют выхода. Секс — тоже кайф, сильный, нужный. Необходимый взрыв. Я чувствую ее вкус, ее желание. И я хочу ее.

Безумие длится меньше секунды, я закрываю глаза, а потом так же резко, как кинулся вперед, отшатываюсь. Потому что вспоминаю о Полине. Воображение рисует красочную картину, на которой моя беззащитная мажорка вновь понурила плечи, смотрит затравленно. В очередной раз сталкиваясь с несправедливостью. Я будто вижу ее глаза, боль в них, растерянность. Оттого, что снова жестоко обидел. Тот, кому она всей душой доверилась. Меня кидает в пот от ужаса. Полиночка. Та самая девочка, которую хочется защищать, — я взял и обидел. Та единственная, рядом с которой впервые за много лет снова дышу полной грудью, смеюсь, живу! С которой остро. На лезвии ножа просто — без войны и потерь. Которую перед сном мысленно всю зацеловываю. Каждый день. Каждую свободную от учебы минуту. Которая совсем непонятная, но одновременно родная сердцу. Не знаю почему, просто так чувствую.