Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов - Филипп Гут

После окончательного возвращения в США Масманно сделал еще один карьерный шаг в 1951 году. С должности судьи суда по общегражданским искам графства Аллегейни он был назначен судьей Верховного суда Пенсильвании, членом которого являлся до самой своей смерти в 1968 году. Он также написал более дюжины юридических, литературных и исторических работ, включая биографию Авраама Линкольна «Слава и мечта» (The Glory and the Dream) и «Десять дней до смерти» (Ten Days to Die) о последних днях Гитлера в его берлинском бункере. За время пребывания в Нюрнберге Масманно допросил более двухсот свидетелей. Одной из тех, кого он допрашивал, была Траудль Юнге, личный секретарь Гитлера. Однако репутация Масманно как историка отставала от репутации юриста. Он не указывал точные ссылки на источники, которые могли подтвердить его описания. В любом случае они были весьма драматичны. Написанная им социально-критическая новелла «Ян Волканик» была экранизирована еще до войны, а книга «Десять дней до смерти» легла в основу фильма «Последний акт». Фильм вышел в кинотеатрах в 1955 году и стал первой послевоенной совместной германо-австрийской постановкой, где был изображен Гитлер.

Масманно описывает свои переживания и опыт, полученный в Нюрнберге, в книге с необычным названием «Команды Эйхмана» (The Eichmann Kommandos). Он завершил работу над рукописью еще в 1948 году (вначале книга называлась «Самый крупный в истории суд за убийства»), но не нашел издателя. В 1961 году Масманно вызвали в Иерусалим давать свидетельские показания на суде над Адольфом Эйхманом, и он использовал это событие как повод переписать текст и запустить обновленный проект, ориентированный на широкую публику. При этом он выдвинул исторически неверный тезис о том, что Эйхман, возглавлявший так называемый еврейский отдел в РСХА и участвовавший в организации «окончательного решения», также планировал деятельность айнзацгруппXIV.

Несмотря на противоречивые стороны своего характера, Масманно очень серьезно отнесся к деятельности в судах по военным преступлениям. Об этом свидетельствуют и невероятно тщательные допросы обвиняемых, и угрызения совести, мучившие его, когда он размышлял о мере наказания для обвиняемых по делу айнзацгрупп. Друг Масманно, американский военный священник Фрэнсис Конечны, помог благочестивому католику провести несколько дней в уединении. В конце марта 1948 года Масманно удалился в монастырь под Нюрнбергом, чтобы молиться, размышлять и обрести ясность в вопросе о смертной казни. Он писал Бену, что обязанность принимать решение о жизни и смерти является «непосильной ношей». Позволительно ли казнить человека, даже если он массовый убийца? Разве это не противоречит давним убеждениям Масманно? За несколько месяцев судебного разбирательства он стал относиться к некоторым подсудимым как к интересным людям, и это также усложняло принятие решение. После того как он познакомился с ними как с «личностями», он больше не мог видеть в них «монстров» – признавался он в раннем варианте «Команд Эйхмана».

Ситуация казалась сложной, но не безвыходной. Масманно был противником смертной казни не по моральным или религиозным соображениям. Его убеждения основывались на том, что судебная система может ошибаться, а значит, нельзя исключать того, что будут казнены невинные люди. Но были ли такие, как Олендорф, Блобель или Блюме, невиновны? Нет. Они сами изобличили себя, и доказательная сила документов, предъявленных стороной обвинения, была подавляющей – «beyond a reasonable doubt», вне всякого разумного сомнения. Масманно нашел выход из затруднительного положения: если обвиняемый признался в убийствах, то судебная ошибка исключалась, и смертная казнь могла быть назначена в качестве меры наказания. Если же, напротив, признания вины не было, такую меру не применяли, даже несмотря на более чем убедительные доказательства. Когда Бен увидел, насколько серьезно Масманно готовился к решающему дню, его уважение к эксцентричному судье возросло. «В зале суда он часто был клоуном, но теперь, в час вынесения приговора, я увидел другую сторону его личности», – вспоминал Бен.

В апреле 1948 года суд собрался на заключительное заседание по делу об айнзацгруппах. Первые два дня были посвящены тому, что в порядке судопроизводства называется Opinion and Judgement—заключению суда и оглашению приговора. Масманно и его коллеги – Джон Дж. Спейт из Алабамы и Ричард Диксон из Северной Каролины – разработали решение на 179 страницах на основе общего согласия, однако в содержании и стиле текста ощущалось влияние председательствующего судьи с его склонностью к патетике. Хотя человечество страдает от убийств со времен Каина, рассматриваемые на этом суде убийства настолько масштабны и настолько выходят за все мыслимые границы, что «достоверность» должна быть «сто раз подкреплена уверенностью». Здесь говорилось о «крупнейшем в истории суде над убийцами», и, действительно, людям никогда раньше не предъявляли обвинения в убийстве более миллиона человек; людям, которые не сидели в кабинетах далеко от места преступления, а активно собирали «кровавый урожай» в поле. Такое огромное количество жертв невозможно представить. Чудовищность событий можно осознать лишь в том случае, если они сведены до уровня, который способен постичь человеческий разум. Достаточно представить десять человек – мужчин, женщин, детей, возможно, членов одной семьи, – которых расстреливают убийцы. Если вообразить, что эта сцена произошла сотни тысяч раз, вы получите представление о совокупном терроре и чудовищной сумме преступлений. Только так можно было понять слова из вступительного заявления обвинения, где Бен говорил о «скорби и надежде», возникших в процессе раскрытия массовых убийств.

Правильно ли судьи восприняли то, что было настолько важным для Бена – что эти преступления были «чем-то большим, чем просто убийства», достигнув масштаба геноцида? Поддержали бы они его в развитии международного права и заложения основ новой международной системы уголовного судопроизводства, чтобы такие преступления не повторились в будущем? По этому вопросу приговор не оправдал ожиданий главного обвинителя. Часто говорилось об «убийстве», но всегда в традиционном смысле. Термины «истребление наций» или «геноцид» не использовались, хотя судьи неоднократно подчеркивали, что советских евреев убивали лишь за то, что они были евреями, и больше ни за что.

Суд подтвердил подлинность представленных обвинением доказательных документов и установил, что секретные отчеты о положении дел в районе Восточного фронта не настолько тщательно скрывались в берлинском штабе, чтобы высокопоставленные военные и политические деятели не могли с ними ознакомиться. Отчеты поступали в Главное управление имперской безопасности, там их классифицировали, размножали и распространяли среди избранных получателей. Обвинение основывалось исключительно на этих протоколах преступлений, которые были составлены не спустя время, а непосредственно во время событий. Их нужно было развернуто цитировать, потому что только таким образом «потрясенный мир мог поверить, что такие вещи произошли в XX веке». Среди многочисленных документов судьи ссылались на таблицу от 15 октября 1941 года, в которой айнзацгруппа A перечислила людей, убитых в Литве, Латвии, Эстонии и Беларуси до указанной даты так, «как будто торговое предприятие передавало информацию об имеющихся в наличии запасах». «Общее количество» составило 135 567 человек, большинство из них – евреи, а также коммунисты и душевнобольные.