Сам без оружия - Алексей Фомичев

– Безмерно счастлив познакомиться! Михаил Аристархович Лукомский! Критик, литератор!

Он протянул Щепкину руку, с чувством пожал ее и вскинул голову.

– Рад, что и в такие трудные для отечества времена не перевелись еще широкие душой и открытые сердцем люди, способные пожертвовать искусству толику своих средств! Это замечательно, это прекрасно!..

– Мишель! – опять остановил его Зинштейн. – Угомонись! Василий Сергеевич, позвольте вам представить… я сделал все возможное, чтобы собрать наиболее достойных… так сказать… Григорий Скорин – художник!

Зинштейн повернулся к здоровенному парню, что стоял рядом и со скромной улыбкой смотрел на Лукомского и на Щепкина.

Капитан вежливо кивнул художнику, отметив его богатырскую стать и неожиданно серьезный взгляд. Лицо у него несколько напряженное, но вполне приличное.

Зинштейн указал на молоденькую хорошенькую девушку, смело рассматривающую капитана.

– Мария Плавская. Актриса. Начинающая, но подающая большие надежды. Виолетта Мармина – гример.

Чуть постарше, симпатичная, но немного скованная.

– Ольга Ванина, костюмер.

Кукольное личико, веселые глаза, светлые волосы – ангелочек во плоти. И всего лишь костюмер? Или пока костюмер?

Дальше пошли мужчины.

– Витольд Смардаш, актер.

Рослый видный мужчина, ровесник Щепкина, с роскошными усами и демоническим взглядом. Одет броско, но не очень дорого.

– А это мой помощник – Леонид Бровников.

Этот парень похож на Белкина, только пожиже фигурой. И глаза карие.

– Всех, кого смог найти, уговорить и собрать! – Зинштейн явно гордился собой. – И поверьте – эти люди смогут создать шедевр! Вместе со мной!

– И за это надо выпить! – провозгласил Лукомский, размахивая пустой уже бутылкой.

– А‑а… – Щепкин повел взглядом на остальных.

– Это наши друзья! Пришли проводить нас в далекий путь, пожелать нам удачи!

Судя по помаде на воротнике рубашки, Зинштейну желали удачи очень уж рьяно. Кто‑то из этих милых молоденьких девчушек. А то и две сразу.

Щепкин скосил глаза на японцев – те уже садились в вагон и на шумную компанию внимания не обращали. И то хорошо.

Капитан взял Зинштейна за локоть, отвел на два шага в сторону.

– Пусть ваши люди занимают места, Сергей Михайлович. Вот Георгий Дмитриевич поможет. Кстати, позвольте представить – тот самый человек, который может достать все. Директор!

Зинштейн с чувством потряс руку Гоглидзе, восхищенно посмотрел на него и замахал руками:

– Друзья, друзья – по вагонам! Пора в путь!

– В вагон, – уточнил Гоглидзе. – Прошу за мной, господа… и прекрасные дамы!

Представительная внешность ротмистра произвела впечатление на девушек. Они смотрели на него во все глаза. Мужчины отреагировали спокойнее, но послушно пошли за ротмистром. Гоглидзе утащил за собой и Лукомского, который все требовал шампанского и дал знак носильщикам везти багаж.

Когда шумная компания исчезла, Щепкин подозвал стоявшую в стороне Диану.

– А это Диана Холодова. Тоже актриса, правда, театральная. Недавно дебютировала.

Зинштейна внешность Дианы сразила наповал. Он замер, пожирая ее глазами, потом низко поклонился, взял руку Дианы и поднес к губам.

– Сударыня, вы настоящее чудо! Сказочная принцесса! Яркая звезда в темном небе!

– Вот как надо говорить комплименты, Василий Сергеевич! – засмеялась довольная Диана, посылая Щепкину хитрый взгляд. Потом посмотрела на Зинштейна. – Сергей Михайлович, я верю, что ваш гений поможет мне раскрыться на экране и сделает меня примой синема!

– Я буду вашим проводником в мир синематографа! – ответил Зинштейн. – А вы станете моей музой!

Диана тактично не заметила след помады на воротнике рубашки Зинштейна, мило улыбнулась ему и мягко вызволила руку из цепких пальцев режиссера.

– Нам не пора в вагон? Надо устроиться…

Зинштейн закивал, подал Диане руку, и они пошли к дверям. Щепкин усмехнулся. Бедный Зинштейн, не он первый попадает в ловушку этих ярких глаз и чарующей улыбки.

Подскочил Гоглидзе, глянул по сторонам.

– Японцы сели, Гриша с багажом на месте. Нам тоже пора, до отправления полчаса.

Он осекся, глядя на рослого молодого мужчину в американском костюме с сигарой в зубах. Тот подошел к вагону первого класса, что‑то сказал носильщику. Потом на скверном русском обратился к проводнику:

– Сорри. Это ест фагон фо?

– Четвертый, ваше благородие! – взял под козырек проводник. – Прошу в вагон!

Американец указал носильщику на вещи, тот быстро подхватил чемоданы и саквояж и исчез в тамбуре.

– Ну, так идем? – повторил Гоглидзе.

Щепкин глянул по сторонам. Возле вагона дипломатов никого, большинство пассажиров уже сели в поезд. Перрон опустел.

– Идем. Пора начинать операцию.

– Тогда с богом, Василий Сергеевич, – вполне серьезно проговорил Гоглидзе и первым пошел к тамбуру.

Поезд отмахал первые полсотни верст. Давно пролетели за окном окраины Петрограда, невзрачные дома деревень, поросшие чахлой травой узкие проселочные дороги. К железнодорожному полотну подступили деревья. И стало хорошо видно, что почти вся Россия – не Петродворец, не Мойка и Невский, а дремучий лес без конца и края.

Пассажиры, видимо, только закончили разбор багажа и теперь отдыхали, глядя в окна и настраиваясь на долгий путь через всю Русь‑матушку. Кто‑то под это дело принимал рюмку беленькой, кто‑то баловал себя коньяком, а кто и ликером. Вагоны погрузились в приятную истому.

Словом, момент был самый подходящий, и Щепкин собрал группу в своем купе, запер дверь и обвел сотрудников взглядом.

– Ну, как первые впечатления?

Отвечать никто не спешил. Белкин смотрел в окно, Гоглидзе вытащил часы и подводил стрелки, Диана улыбалась и поигрывала недавно купленными четками из черного обсидиана. Нашла себе забаву, нечего сказать.

– Пока никаких впечатлений, командир, – отвлекся от окна Белкин. – Японцы здесь, при них ли документы – наверняка не знаем. Ведут себя… никак. Вряд ли заподозрили слежку. Хотя слежка вполне понятна, кто же дипломатов такого ранга без присмотра оставляет.

– После такого балагана на вокзале на нас они даже не посмотрят, – согласился Гоглидзе. – Этот режиссер еще бы цыган притащил!

– Цыгане, Гошенька, были бы кстати. – Диана стукнула шариками четок. – Тогда бы мы могли хоть на голове стоять и в окна заглядывать – всерьез бы не приняли. А Сереженька умница. И правда, талант.