Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы - Юрий Мамлеев

— Жалко луны, хорошо, когда с луны души мертвых на нас глядят. У меня тогда на душе спокойно. А сейчас вот луны нигде не найдешь… Вот времена.

Степанушка со всем смирился и только поддакивал. А про себя думал: «На этом свете мало ли кого можно встретить… А все-таки он хороший человек с виду…» Данила с удовольствием кивал головой.

И вдруг Парфен встрепенулся. Глаза его загорелись, борода почернела.

— Я клопов в вас вижу, ребята… Клоп в вас растет огромный и с умом, как у крыс.

— Какой же он из себя, клоп-то? — строго спросил Данила.

— Какой из себя, не знаю, а какой вижу — не скажу. Плохо, плохо человекам в этом мире стало. Весь земной шар в клопах.

Степан печалил глаза.

Схватив ведро и отпив оттуда, Парфен заревел тихим голосом:

— И вампиры кругом. Вампиры! Кишмя кишат. По всей голубой планете.

Съедят ведь в конце концов… Жадность-то какова, жадность!.. Расплатятся потом за все… Вампиры, вампиры, упыри! Торжествуют везде! — погромче закричал он.

Козел встрепенулся и боднул Степана. К Даниле не приставал, ибо любил его.

Погладив козла, Степан задумался.

Парфен между тем ревел (уже во всю глотку) что-то несусветное, но жуткое и разумное. В подполе все затихло.

И животные замерли, словно не родились.

Данила слегка толкнул Степана:

— Ты должен у меня все понять. А сейчас уходить надо. Парфен, не дай бог, скоро в транс войдет.

Степан кивнул рукой.

— Парфен Платоныч, нам пора, — сказал Данила, вставая.

— Не держу, — угрюмо сказал Парфен и пошел провожать.

У ворот глаза его опять загорелись, так что козел, плетущийся сзади, заблеял. И у Парфена вырвались слова, хотя он их, видимо, и сдерживал:

— Мир этот создан ошибочно… вкось… вкривь… не так, как надо. Оттого все беды. А деваться тварям некуда: живи, и все. А жить и по ошибке хочется, тоже тайна это. Тайна, она даже в маразме есть… Поняли?.. Ну, покедова, девочки, клопы и вообще любимые… Ты, Данила, заглядывай и Степана бери, он мне понравился по душе… Неплох, дурень.

Козел хотел было боднуть Степана, но Парфен остановил его за рога.

…Данила и Степан побрели себе переулочком к автобусной остановке.

Ярко и непринужденно светило солнышко, теплынь нежила тела, лесок кругом, травка, покой. Красивенькие девчата шли за молоком.

Данила со Степаном присели у остановки, под раскидистым ясенем.

— Ну как, Вергилий, что скажешь? — мрачновато спросил Степан.

— Дорогой Данте, — резко ответил Данила. — Забудь о Вергилии прежде всего. Вергилий, Данте — это для приготовишек, а вот «Рамаяна» — это гораздо покрепче. Слышал?

— Поэма. Раза два-три у моих метафизических девчат, — ответил Степан и добавил удивленно: — А ты ученый, Данила. Вот уж не ожидал.

— Был ученым. В юности. А потом озверел. И стал человеком, пляшущим у черной бездны.

— Смотри как, — совсем уже развел руками Степан.

— Забудь. Все, что сказано родом людским, может быть, в свое время станет бредом.

— Не говори так, Данила. Не пугай. Даже бред никогда не забудется.

— Ладно. Не будем спорить. Я чувствую, ты немного посек, что там у Парфена… Потому скажу тебе прямо: у этого человека изменилось сознание, и он стал видеть всю нелепость этого мира. Такой у него дар появился. Он видит то, что не видят другие. Но ему трудно все это выразить, что видит, всю дурость и патологию мира сего. И выражает это по-своему, по-козлиному, в сумасшедших чертах. Поэтому у него все наоборот.

Степан во всю ширь разлегся на траве и улыбался в небо, видя там белую бездну.

— Но ведь все это не совсем так. Одна сторона только.

— Конечно. В чем-то мир нормален и естественен, и не по ошибке. И так, и так. И да, и нет…

— Это ты из книг вычитал? «И да, и нет» сразу?

— Я вычитал это в своем уме, Степан. Я читаю свой ум, как книгу.

— Это по-нашему. И не только ум читать внутри себя можно. А больше даже…

— Еще бы, — прервал Данила.

Но в этот момент подъехал автобус. Всю дорогу они молчали. А расставаясь, Степан сказал:

— Надо бы продолжить. У тебя ведь полный короб всяких людей, существ и чудес.

Данила обнял Степанушку и шепнул:

— Ты наш, наш… Мы продолжим.

Дядя Валя фундаментально запил. Это случилось после того, как Даша, совершенно обнаглев перед самой собой, предсказала ему, что он запьет. За что и была выгнана из дома Лены Дементьевой — и отправлена к родителям, которые уже подумывали о том, чтобы Дашу показать по телевидению. «Как бы не опоздать, таких все больше и больше становится, лучше Дашки еще», — волновалась мать.

А началось с того, что дядя Валя встретился с Андреем. «Я брата никогда не брошу, будь он хоть в могиле, — кричал Андрей. — Я не Каин какой-нибудь».

И дядя Валя завелся искать с ним Станислава Семеновича. «Далеко он не уйдет, — кричал дядя Валя в тихой, интеллигентной пивной. — Россия огромная, а для нас места мало!»

Решили сначала позвонить Потаповым. Андрей, конечно, не знал, в чем там суть и что было, но телефон у Аллы стащил. «Экстрасенсы проклятые, ясновидящие — с них, чертей, и начнем!» — убеждал он дядю Валю.

На звонок подошел Миша, его уже давно не держали в чулане.

Андрей попросил ясновидящего.

— Таких нету, — слабым голосом ответил Миша, но потом почти закричал: — Я люблю вас, я люблю всех, я люблю вас, вас, вас, с вами ничего не будет!

Андрей обалдел, покраснел, а слов не находил. Крик перешел на какой-то звериный рев:

— Я люблю вас!

Андрею показалось даже: «Я убью вас!», и он бросил трубку.

— Не трать силы, это бесполезно в случае Стасика. Так Лена сказала. Пусть она со своими и занимается тем, что вне ума, — дергал Андрея дядя Валя по телефону. — Нам надо по естеству искать. Так вернее.

Они встретились и заплакали. Но как искать?

— Андрюша, родной, — сказал дядя Валя, — надо в хвост смотреть. Ты говорил, что нашел его припрятанную телефонную книжку. Надо нижних обзванивать: малознакомых, тех, кого пока не опросили, — там искать.

Позвонили и пошли к старушке. (В записной книжке так и стояло: старушка Аня.) Зачем она нужна была Стасу — наверное, он и сам не знал, предположил Андрей.

Но когда он с дядей Валей вошел, то глаза стали не своими. Все стены комнатенки были увешаны фотографиями Станислава.

— Вы что? — отключно спросил он у старушки.