Только один год - Гейл Форман

– Мой брат занимается турами на верблюдах. – Он уже достает телефон. – Я могу организовать.

– Мукеш, кажется, мой здешний друг может забронировать мне другой тур.

– Нет, нет! Уиллем! Это совершенно неприемлемо. – Его извечно дружелюбный голос становится вдруг резким. Потом, уже мягче, он продолжает: – Я уже купил билет на поезд до Джайпура, сегодня вечером, а завтра ты летишь обратно в Мумбай.

– Сегодня вечером? К чему такая спешка? У меня еще неделя есть. – Я просил Мукеша продлить мою поездку в Раджастхан на неделю, а также купить билет до Амстердама так, чтобы в Мумбае у меня оставалась всего пара дней – это был идеальный расчет, чтобы мне не пришлось общаться перед вылетом с Яэль. – Можно тут еще на несколько дней остаться?

Мукеш цокает языком, в его личном жаргоне это полный антоним «о’кей». Он тараторит что-то насчет графика перелетов, о том, сколько стоит все поменять, грозит, что если я сейчас не вернусь, то застряну в Индии, в общем, мне не остается ничего, кроме как сдаться.

– Хорошо, хорошо. Я вышлю тебе информацию о маршруте по почте.

– Она у меня сейчас плохо работает. Мне пришлось поменять пароль, и последние письма пропали, – говорю я, – видимо, вирус какой-то.

– Да, наверное? Вирус Ягдиша, – говорит он, снова прицокивая. – Заведи себе новый ящик, а я пока пришлю тебе расписание поезда и самолета на телефон.

Я прощаюсь с Мукешем и лезу в рюкзак за кошельком. Отсчитываю три тысячи рупий, это последняя цена Навала. Он мрачнеет.

– Мне придется уехать, – объясняю я. – Сегодня вечером.

Навал достает из-под прилавка толстый квадратный сверток, упакованный в коричневую бумагу.

– Я в первый же день отложил, чтобы никто другой не взял. – Он приподнимает край обертки, показывая мне гобелен. – И кое-что еще положил.

Мы прощаемся. Я желаю ему удачи в семейной жизни.

– Удача мне не нужна; все звездами предначертано. Тебе, я думаю, она скорее пригодится.

Я вспоминаю, что сказала мне Кейт, высаживая в Мериде. «Я бы, Уиллем, пожелала тебе удачи, но, думаю, тебе хватит уже на нее полагаться».

Я и не знаю, кто из них прав.

Я собираю вещи и по послеполуденной жаре тащусь на вокзал. Горы кажутся золотыми, песчаные дюны напоминают водную рябь, и я уже начинаю по ним скучать.

Поезд привезет меня в Джайпур в шесть утра. Самолет до Мумбая в десять. Времени завести новый почтовый ящик у меня не было, а Мукеш не писал, встретят ли меня в аэропорту. Я пишу Пратику. Он последние два дня мне не отвечал. Так что я звоню.

Судя по голосу, он чем-то занят.

– Привет, Пратик, это Уиллем.

– Уиллем, ты где?

– В поезде. Везу тебе гобелен. – Я шуршу упаковкой.

– Хорошо. – Он был особенно взбудоражен перспективой именно этой покупки, так что теперь его равнодушие меня удивляет.

– Все нормально?

– Лучше, чем нормально. Все очень хорошо. Мой брат Рахул заболел гриппом.

– Ужасно. Он в порядке?

– У него все отлично. Но надо лежать в постели, – весело говорит Пратик. – Я ему помогаю, – переходит он на шепот, – с работой в кино.

– В кино?

– Да! Я теперь ищу актеров для кино. Если наберу десять, то мое имя укажут в титрах. Помощник помощника директора по кастингу.

– Поздравляю.

– Спасибо, – дежурно отвечает он. – Но мне еще четырех надо найти. Завтра еще раз пойду в «Армию спасения», и, может, в аэропорт.

– Если ты едешь в аэропорт, это просто здорово. Меня подвезешь.

– Я думал, что ты возвращаешься в субботу.

– Планы изменились. Теперь завтра.

Затягивается пауза, в которую у нас с Пратиком возникает одна и та же идея.

– Ты не хочешь… – спрашивает он, а я в то же время предлагаю.

– Хочешь, я…

В телефоне эхом звучит наш смех. Я рассказываю, когда меня встречать, и вешаю трубку. Солнце уже садится; у нас за спиной словно полыхает огонь, а перед поездом – уже тьма. Вскоре темнота окутывает все.

Мукеш забронировал мне спальное место в вагоне с кондиционером, на Индийской железной дороге в них температура, как в морозильнике. А выдают лишь простынку. Я дрожу от холода, но потом вспоминаю о теплом толстом гобелене. Когда я разворачиваю бумагу, оттуда вываливается что-то маленькое и твердое.

Это оказывается Ганеша с топором и лотосом; улыбается, как всегда, словно знает нечто такое, до чего остальные еще не доперли.

Фильм называется Heera Ki Tamanna, что переводится примерно как «В поисках бриллианта». Это кино о любви с Билли Дивали – большая звезда – и Амишей Рай – сверхбольшая звезда – режиссера Фарука Хана, он, очевидно, настолько знаменит, что не нуждается в подробностях. Пратик рассказывает мне все это на одном дыхании; он вообще не смолкает с тех пор, как выдернул меня из зала прилетов и дотащил до машины. На покупки из Раджастхана, которые я искал и за которые отчаянно торговался последние три недели, он едва взглянул.

– Ой, Уиллем, этот план уже устарел, – говорит он, качая головой и огорчаясь, что это требует объяснений. – Я теперь в Болливуде работаю. – Потом он рассказывает, как Амиша Рай вчера прошла настолько близко, что ее сари коснулось его руки. – Думаешь, реально передать, как это было, – ответа он даже не ждет. – Как будто меня ласкали боги. В силах ли я объяснить, как от нее пахло? – Он закрывает глаза и втягивает воздух. Видимо, ее аромат был за пределами слов.

– А что мне делать?

– Помнишь Dil Mera Golmaal? Сцену после перестрелки?

Я киваю. Как в «Бешеных псах»,[61]только на корабле. И с танцами.

– Как думаешь, откуда там столько белых?

– Какая-нибудь чудесная група гоу-гоу?

– Их нашел человек вроде меня, который занимается кастингом! – Он колотит себя в грудь.

– Ты режиссер по кастингу? Серьезно. Нашел десятерых?

– С тобой восемь. Но я наберу. А ты такой высокий, симпатичный и… белый.

– Может, я за двоих сойду? – шучу я.

Пратик смотрит на меня как на идиота.

– Нет, за одного. Ты всего один человек.

* * *

Он привозит меня в Филм-сити, это пригород, в котором находится большинство студий, подъезжает к комплексу, в нем – к какому-то подобию огромного ангара для самолетов.

– Да, кстати, оплата, – небрежно бросает Пратик. – Должен информировать, десять долларов в день.