Кто хочет стать президентом? - Михаил Попов

– Ты не гений, Кирюша, ты – гад!

– Это было ее решение.

– Но твоя инициатива.

– Я просто не скрыл от нее некоторые факты. Последовало продолжительное молчание. Машина врывалась в осажденную снегопадом Москву.

– Но я же однозначно тебе говорил: я не хочу, чтобы Нина влезала в эту помойку.

– Зато она хочет. То есть не в помойку влезть, а вам помочь. Для нее это естественно, она многое умеет, и ее даже обидит то, что вы будете держать ее в стороне. Вон, даже Алла Михайловна прониклась важностью ситуации, а вы хотите, чтобы дочь оставалась равнодушна и спокойна, когда отец ведет такую…

– Ну не хочется мне, Кирюша, не хочется. На сердце тяжело, как подумаю обо все этом, о ее участии. Ладно, сделала она то, что ты ей подсунул, уговорила мать – и хватит. Не играй больше на моих и ее нервах. Понял?

– Понял.

– Это приказ.

– Понял, что приказ.

г. Калинов

В нескольких километров от страшноватых промышленных окраин Калинова, в распадке меж двумя холмами, окруженный заснеженными елями, каждая из которых могла бы с успехом сыграть роль кремлевской, стоял небольшой деревянный дворец – загородная резиденция Сергея Яновича Винглинского. Домик, в общем-то купленный по случаю и, как казалось тогда, без особой надобности, в складывающемся на сегодня узоре обстоятельств сделался важным объектом.

Уже в пятый, что ли, раз владелец огромной нефтегазовой империи наведывался сюда, ибо именно в Калинове чувствовался ему один из важнейших узлов общей системы событий. Едва посетив строительство отгрузочного терминала под Выборгом, он летел почему-то в Калинов. Только-только поучаствовав в приемке нитки нефтепровода, проложенного по дну Обской губы, он опять несся сюда же.

Хорошо, что главный управленец этого хозяйства, хромоногий Олег Мефодьевич, был человек простой, никогда не позволявший себе задумываться о высших материях, иначе голова его могла бы пойти кругом от попыток расшифровать траекторию тайных маршрутов и замыслов господина олигарха.

В этот раз шеф явился вдвоем с меланхоличным толстяком Либавой, если не считать, конечно, обычной охраны. И было заметно, что чувствует он себя прескверно. На вопрос: истопить ли баньку? – ничего не ответил. Олегу Мефодьевичу пришлось заглядывать в глаза Либаве, а у того глаза по выразительности – как плошки. Решил на свой страх – топить.

Сергей Янович походил по первому этажу, не снимая плаща, оттопыривая правую ноздрю и чуть прищурив правый глаз. Такое выражение лица обычно свидетельствовало о самом что ни на есть отвратительном состоянии духа.

Сел в кресле в малом кабинете, разбросав ноги по медвежьей шкуре.

Олег Мефодьевич понял, что с вопросом о том, надо ли готовить к подаче снегоходы – одно из любимых развлечений Сергея Яновича, придется погодить. Впрочем, ничто не мешает пока их подготовить.

Олигарх сидел в кабинете один – Либава пристроился в прихожей на секретарском месте.

Пожалуй, никто из тех, кому интересна была внутренняя жизнь господина Винглинского и его планы на ближайшее политическое будущее, не догадался бы, что олигарх приехал в «эту уральскую дыру» просто потому, что не знал, куда ему поехать. Семейство в полном составе развлекалось в Италии, московская квартира почему-то казалась отвратительной и небезопасной, равно как и оба подмосковных дома (невроз, батенька), и никакого более важного мероприятия, чем инспекция подготовки к выборам калиновского мэра, под рукою не оказалось.

– Ну что, Сергей Янович, я обзвоню их? – поинтересовался по внутренней связи Либава.

– Да, – сказал Винглинский, и ему показалось, что Либава не верит тому, что шеф хочет заниматься тем, ради чего приехал сюда. Нет, это уже перебор. Какое имеет значение, что думает этот боров в дорогом костюме? Нервы ни к черту. Устал. Устал бояться.

Винглинского слегка передернуло. Вот ключевое слово – бояться. Ничего не удается поделать, все время крепнет ощущение сгущающихся над головою тяжелых туч. Вроде бы нет пока никаких очевидных, однозначно угрожающих сигналов, но что-то шепчет по ночам: уезжай!

Вообще не стоило ввязываться в эту аферу с изобретателями. Остатки прежнего азарта и счастливой рискованности – как-нибудь да выедем! А ведь что-то подсказывало: времена совсем, совсем не те на дворе, о прежних манерах надо бы забывать. Сергей Янович почти с содроганием ждал новых известий из Штатов, куда укатил один из Лапузиных с парадными лекциями и обещанием немедленно воздвигнуть – только дайте площадку и деньги – новую установку по производству сверхтоплива. В сто раз лучше той, которая осталась у более скромного брата в Калинове и которую он настрого запретил транспортировать за рубеж из соображений то ли обостренного патриотизма, то ли научной честности. Сергей Янович с самого начала считал бородачей обманщиками, но стоило ему подойти к грани, когда надо кричать: «Пошли вон!», всякий раз изобретатели выдавали какой-то новый кусок научной абракадабры, какой-то новый технический финт, и вспыхивала слабая мысль: «А вдруг?» Ведь все права на установку Лапузиных и на их изыскания он купил-перекупил и перед судом любой страны выглядел бы добросовестным приобретателем. А если калиновские дикие профессора правы, то это ведь и в самом деле – новый золотой век!

Только пока никакого золотого века, а сплошная путаница-неразбериха и временами даже смутное, но крайне неприятное ощущение, что пещерные гении его дурачат.

Но это бы все ничего. Не с этого направления он ждал главной печали. Что-то разбалансировалось в его взаимоотношениях с государством. Три года назад казалось, что отношения выяснились. Ходор сел, Невзлин сбежал, а несколько таких, как он, миллиардер Винглинский, нашли общий язык с властью. Вам нужен ваш Кремль – подавитесь, нам что-нибудь вроде «Челси» – и все рады, все обнимаются. За три года он утратил осторожность. Утратил четкое ощущение границы, за которую переступать нельзя. Ошибся с определением степени свободы. Не сдержал либеральных инстинктов. Думал осторожно так, без шума поиграть в старые политические игрушки. И даже еще и играть-то не начал, просто достал несколько таких игрушек из опечатанного ящика. И мгновенно в окружающем мире что-то преобразилось. Далеко, на самых окраинах, задвигались некие пока еще малозначительные тени, благоприятные конфигурации персонажей в силовых ведомствах, например, в прокуратуре, начали меняться на неясные. И вся мерзость положения в том, что ничего уже переделать нельзя. Сказал «а», и теперь из тебя сами собой лезут все остальные буквы алфавита.

Послать ко всем чертям Голодина?

Но дело зашло так далеко, что его уже не поймут там, где раньше понимали и обещали поддержку. Ходору вон тоже обещали. Лучше быть хитрым, чем гордым. Смоленский уехал в Нормандию, Гусинский – в Испанию, а Ходор вернулся, судя по всему, в полной уверенности, что его не тронут. Кто посмеет, когда такие защитники?! Теперь опыт имеется, и второй арест пройдет глаже. Ситуацию можно представить как фарс, тем более что «чистая сила» всегда у своры Хинштейнов под рукой.