Оскал "Тигра". Немецкие танки на Курской дуге - Михаил Парфенов

— Вот козел, — пробурчал Хуберт.

— И тут на помощь приду я, — постучал себя по груди наш бравый наводчик. — Вы утром с опухшими глазами, постоянно зевая и спотыкаясь на ходу, придете ко мне в маленький магазинчик с таким примерно названием — «Звуки войны Томаса Зигеля». Или что-то в этом роде, я пока еще не придумал. Вы выстроитесь в длиннющую очередь, чтобы купить пластинку для сна. В моем ассортименте будет что угодно! Хотите рев ужасных «Сталинских органов» — выложите три рейхсмарки. Нужна утренняя артподготовка, когда сердце готово выпрыгнуть из груди и земля содрогается, будто начался конец света? Пожалуйста! Легкий стрекот МГ-34 действует на вас как снотворное? Пожалуйста — покупайте!

Мы молчали, пораженные дальновидностью этого пройдохи. И ведь действительно парень прав — мы последние пару лет и ночи не спали без сопутствующих войне звуков, и наверняка первое время страшно будет засыпать в тишине, ибо тишина на войне — всегда предвестник чего-то плохого.

— Ай да Зигель! — вскинул руки Шварц. — Ай да срань ты господня!

— Хватит, — сказал я. Пора было прекращать этот балаган: — Ефрейтор Зигель!

— Я!

— Завтра перед маршем устроим ревизию в ящике на предмет посторонних, не учтенных Уставом вещей. Кстати, это касается всех.

Началось недовольное сопение и кряхтенье, но постепенно все успокоилось, и экипаж погрузился в сон. Я выкурил сигарету, прислушиваясь к грохоту русских орудий и размышляя, удастся ли нам переломить здесь, в районе Курска, упорство иванов, но потом меня тоже сморило. Спал я хорошо и без сновидений, видимо, идея Зигеля была действительно гениальной.

На рассвете, поеживаясь от утренней прохлады, мы отправились забирать нашего «красавца». Настроение у всех, кроме меня, было паршивое. Парней можно понять: после вынужденного отдыха, возможности понежиться на солнышке, не опасаясь схлопотать пулю, сносного сна и хорошей пищи отправляться обратно на Курскую молотилку, на встречу с разъяренными русскими… Кого это обрадует?

Я же чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и жаждал действий. Задержки меня только расстраивали. Сначала мы не могли найти нашу машину — оказалось, ее перегнали в другое место, а вместо «тигра» стояла получившая хорошую трепку «пантера». Мы насчитали около сорока попаданий разнокалиберных болванок, но, как сообщили рабочие, причина вывода из строя «пантеры» — обыкновенный пожар в двигателе. Как банально — выстоять перед натиском русских, выдержать удары сорока снарядов и сгореть из-за недоделок на родном заводе.

— Может, это саботаж? — высказал общее мнение Шварц.

— Не думаю, — возразил я. — Помните с «тиграми» так же было поначалу. Просто «пантеру» не успели обкатать, а сразу бросили в эту бойню, рассчитывая на внезапность и страх у врага перед новой техникой. А итог вон какой — машины ломаются, не доехав до передовой, или же в самый ответственный момент выходят из строя, подвергая экипажи опасности. Ладно, нечего на нее глазеть. Пошли искать наш «тигр».

Вскоре пропажа нашлась. Мы с гордостью глядели на нашего покрытого шрамами «зверя».

— Давай, — кивнул я Мартину, и он, зачем-то поплевав на ладони, полез в люк. Мы в ожидании замерли. Танк долго не заводился, и я уже готов был занервничать, когда раздался рев двигателя. Довольное лицо Мартина Коха высунулось из люка:

— Готово! Всех прошу!

Экипаж занял свои места, а я остался снаружи. Мне необходимо было направиться в штаб, доложить о готовности машины и выяснить наше новое место дислокации.

— Заправьте «зверя» и пополните боезапас, — велел я высунувшемуся из люка Зигелю. — Я скоро буду.

Как выяснилось, наша дивизия продвинулась недалеко и уже пару дней топталась на месте, отражая яростные атаки русских. Мне рассказали, что в нашей роте пока потерь не было, гауптман Клог не давал пускать «тигры» в самое пекло, держа их на большой дистанции от линии фронта, используя лишь мощь пушек. Это была приятная новость — значит, все ребята живы. Плохо было другое. Русские вот-вот могли нас выдавить с захваченных большой кровью территорий. Не хватало сил, каждая машина требовалась на фронте, и нам приказано было поспешить. Многие отремонтированные танки после очередного боя снова возвращались обратно в мастерские.

Наверняка русские в своих сводках указывали жуткое число уничтоженных танков, не задумываясь о том, что подбивали те же машины, которые быстро возвращались в строй. Они думали, что тут, на Курской дуге, сосредоточено ужасающее количество бронетехники. Как же они ошибались! Хотя и мы, несомненно, попадались на ту же удочку.

Вскоре мы были готовы к маршу. Мартин Кох освоился с обязанностями механика-водителя очень быстро, благо у него был большой опыт вождения «тигра». Томас Зигель, будущий продавец граммофонных пластинок со звуками войны, получил неприкасаемый запас и завтрак. Хорошенько подкрепившись, мы выдвинулись в путь.

Мы выехали на извилистую пыльную русскую дорогу и, объезжая разбитую технику, устремились к точке нашего назначения. Ох уж эти дороги! Я не уставал удивляться просторам русской земли. Населенные пункты находились на огромном расстоянии друг от друга, к ним извилистыми лентами тянулись разбитые ухабистые колеи, которые только с огромной натяжкой можно было назвать дорогами. Танк тяжело переваливался на буграх и глубоких колеях, и Кох прилагал массу усилий, чтобы не задеть двигающиеся в сторону фронта гренадерские подразделения, запряженные лошадьми телеги и снующих в обе стороны мотоциклистов. Мы объезжали оставленные на обочине поломанные и брошенные машины, преодолевали гигантские лужи, больше походившие на небольшие озерца.

Надо отдать должное Мартину, он оказался неплохим водителем. Кох аккуратно вел пятидесятишеститонную машину, умудряясь держать при этом хорошую скорость. Высунувшись из командирской башенки, я оглядывался по сторонам, поражаясь встречавшимся на пути разрушениям. Многие маленькие деревеньки были сожжены дотла, беспомощно торчали вверх обугленные остовы кирпичных печей. Раскидистые яблони, коих вокруг было посажено множество, стояли, обнажив опаленные огнем голые ветви. Коричневые запеченные яблоки висели на деревьях, готовые вот-вот упасть на землю.

Все вокруг будто вымерло. Необъятные поля, где еще недавно росла пшеница, казались давно заброшенными. Огромные проплешины после пожарищ испещряли их, всюду стояли разбитые танки и другая техника.

Человеку свойственно саморазрушение — это я четко уяснил на Восточном фронте. Жалости тут не было места. Мы уничтожали поля, леса, лишая себя того, что природа готова была нам дать в изобилии. Мы упорно орошали плодородные прежде земли кровью и вытекающим из пробитых баков горючим. Все было подчинено одной только цели — убивать.

Пес, сначала прирученный Томасом Зигелем, а теперь брошенный, долго семенил за нами, иногда пытаясь забежать вперед, рискуя быть задавленным. Вскоре он устал, остановился и, усевшись посреди пыльной дороги, задрал кверху лапу и принялся остервенело выгрызать блох. Мне было жаль пса, но беспокойства на его счет я не испытывал — такой не пропадет. Своими умными и жалостливыми глазами он легко растопит сердце солдата любой армии. И солдат, поддавшись обаянию пса, наверняка достанет из сухарной сумки еду и накормит его. Ведь все мы по сути — псы, и все мы чем-то напоминаем его.