Дорога в Аризону - Игорь Чебыкин

вечерние амурные планы, лишь мрачно спросил сына: "Ну, и к чему ты все это затеял?". — "Так, пошутить решил… Глупая затея, согласен". — "Еще раз так пошутишь, я возьму палку и все ребра тебе переломаю". В реальность отцовской угрозы Тэтэ не поверил: родители никогда не били его. Но лаконичность и угрюмый тон отца, с которым они всегда говорили по-товарищески спокойно и дружелюбно, произвели на него гнетущее впечатление.

Подсластил пилюлю родительского негодования дед. "Перед барышней какой-нибудь отличиться хотел?" — догадался он, оставшись с внуком наедине в их комнате. Вилять и отнекиваться было бесполезно. "Да", — признал Толик. — "Ну, и как? Оценила?". — "Не-а". — "Не падай духом, Толик. Оценит. Обязательно оценит. Но, конечно, не такие глупости, как та, что ты отчебучил. Глупостями девушку не завоюешь. Глупыми поступками девушку, наоборот, лишь оттолкнуть можно. Хорошие девушки ценят серьезных и умных парней". В женском вопросе дед и Генрих Пуповицкий явно стояли на разных философских позициях.

Пацанам в школе, забросавшим Толика взволнованными вопросами о визитах к директору, он бодро отвечал: "Вроде пронесло!". Он не знал, что директриса подумывала пропесочить его еще и на общешкольном комсомольском собрании и для вящей назидательности объявить ему выговор с занесением в учетную карточку члена ВЛКСМ. Однако собирать всех комсомольцев школы в актовом зале и мусолить тему прищепки, задранного подола женского платья… Точнее, подола, который едва не был задран… Могла возникнуть чересчур двусмысленная и щекотливая ситуация, абсолютно не нужная подростковым умам и душам. Легенда чуяла это своим многоопытным преподавательским нутром и потому решила на сей раз обойтись без показательной комсомольской порки.

Впрочем, и одним лишь вызовом родителей в школу приговор Толику не исчерпывался. Последнюю педагогическую розгу на его спину опустила Таисия Борисовна на классном часе. Классный час был неизменной отрыжкой каждого понедельника, превращаясь, по сути, в дополнительный урок по окончании всех уроков в этот день. Школьники прекрасно понимали значение расхожего выражения "Понедельник — день тяжелый". Лично для них каждый понедельник был отягощен двумя гирьками. Гирькой поменьше была 15-минутная политинформация перед первым уроком, из-за которой в школу нужно было приходить на четверть часа раньше. Ответственный за политинформацию в этот день, изучив предварительно свежие статьи "Правды" и "Известий", докладывал потрясенной аудитории о новых происках стервятников империализма и манифестациях измученных рабскими условиями труда шахтеров и докеров в несчастных капиталистических странах. Гирькой побольше был пресловутый классный час, на котором классная руководительница в увлекательном стиле "тары-бары" (они же — "ля-ля-тополя") обсуждала насущные вопросы школьной тактики и стратегии со своим учебным взводом. Лишь тем и хороши были эти классные часы, что на них не нужно было отвечать домашнее задание. Хотя к ответу учеников все же призывали. Пришлось отвечать за свои прегрешения и Тэтэ. Шалость на уроке литературы стоила ему, как возвестила Тася на классном часе, недели каторжных работ в качестве единоличного дежурного по классу. Бездушное решение, за которое Тасе, безусловно, пришлось бы отвечать перед своей совестью, если бы она у нее имелась… Дежурные ведь не только рапортовали учителям об отсутствующих по болезни учениках, не только следили за опрятностью доски и наличием мела перед началом каждого урока: по окончании занятий они ретиво, дабы успеть к приходу учащихся во вторую смену, наводили порядок в кабинете, закрепленном за их классом, — мели пол, мыли доску и подоконники, поливали цветы в горшках ключевой водой из туалета. Обычно мальчишки, считая уборку делом нечистым, унизительным и бабским, по-хоккейному гоняли шваброй по паркету скомканную бумажку, пока девочки, громко возмущаясь и протестуя всем своим девичьим естеством против мужской наглости и лени, возвращали кабинету первозданную стерильность. Толику в его ситуации рассчитывать на соседку по парте Бряхину не приходилось. Непосильное ярмо дежурства по классу, в сравнении с коим рабский труд шахтеров и докеров в капстранах выглядел сносной работенкой, всю учебную неделю он должен был влачить один. Но и это было еще не все. Злопамятная Тася, припомнив Тэтэ его опоздание на политинформацию на прошлой неделе, обязала его проводить политинформации в течение целого месяца — четыре понедельника подряд! "Таисия Борисовна!..", — взмолился возмущенный неутихающим произволом классной Толик. — "Все, все, Топчин! Закрыли тему! Ты у нас любишь болтать всякую ерунду, вот и будешь болтать ту ерунду, которую нужно! То есть… я хотела сказать, будешь рассказывать классу о важных событиях в стране и мире". — "Почту за честь! Но, Таисия Борисовна, я все-таки хотел бы объясниться. Да, я опоздал на прошлую политинформацию, склоняю покаянную главу, но это было мое единственное опоздание!". — "В этом учебном году — единственное, Топчин. Пока единственное". — "Оно и останется единственным, клянусь своим подорванным здоровьем!". — "Я буду очень рада. Все! Закончили этот разговор, Топчин!". — "Конча…, извините, заканчиваю, Таисия Борисовна! Я только хотел еще сказать, что мое опоздание на политинформацию, каким бы гнусным и противозаконным оно ни было, все же не делает меня политически безграмотным членом общества. Потому что я знаю главное, что должен знать каждый советский школьник и вообще советский человек. Я знаю, почему коммунистическая доктрина в итоге всенепременно одолеет капиталистическую". — "И… почему же?..". — "А вы разве не знаете? Хм, странно… Ну, что ж, я готов вкратце изложить. Вы позволите?". Тэтэ прошагал к доске, повернулся к предвкушающему потеху классу, пасторски сложил перед собой ладони (этот жест он подсмотрел у артистов на творческих вечерах в Доме культуры) и, откашлявшись, заговорил: "Итак, чего хотят коммунисты? Чего хотят советские люди, строящие коммунизм? Чтобы не было богатых. Потому что под словом "богатство" мы подразумеваем не материальные ценности, а нечто иное, неизмеримо более ценное. Запад — наш антипод, следовательно, он хочет, чтобы не было бедных. Главная цель любого омерзительного в своей меркантильности буржуа — стать богатым, заполучить любыми средствами кучу денег, чтобы не работать, а целыми днями валяться на палубе яхты, пить виски и курить "Кэмел". В этом заключается их заветная, примитивная и бездуховная мечта. Допустим — я подчеркиваю, допустим — эта мечта осуществилась. Бедных не осталось, кругом — одни богачи. А что это значит? А это значит, что никто не работает. Зачем работать, если все и так богаты? Иссохшая рука бедности не тащит людей каждое утро на заводы и фабрики, на поля и плантации, на панель и на паперть. Потому что бедности нет, она побеждена, как чума. А если никто не работает, значит, в обществе нет товаров, одежды, еды — их просто некому производить. При этом, у каждого индивида есть собственная куча денег, но что с ней делать, он